Мадлен Миллер - Цирцея [litres]

Наконец я достигла самой глубины морского дна. Ледяной песок обжигал ступни. Здесь царило безмолвие, вода была абсолютно неподвижна. Лишь проплывавшие мимо светящиеся нити умаляли тьму. Он мудр, этот бог. Заставляет своих гостей добираться в столь враждебное место, где, кроме него, ничего живого нет.

– Владыка глубин! – прокричала я. – Я явилась с земли, чтобы бросить тебе вызов.

Ни звука в ответ. Непроглядная соленая толща простиралась вокруг. А потом тьма расступилась, и появился он. Огромный, бело-серый, он прожигал глубины как послеобраз солнца. Его бесшумные крылья колыхались, с их кончиков стекали водяные струи. Глаз узкий, щель зрачка как у кота, рот – бескровый разрез. Я глядела во все глаза. Мне всего лишь предстоит схватиться с еще одним Минотавром, попробовать перехитрить еще одного олимпийца, убеждала я себя, входя в воду. Но теперь, перед лицом его призрачной необъятности, дрогнула. Это существо было старше всякой земли на свете, старо, как первая капля соленой воды. Даже отец мой перед ним – дитя. Противостоять такому – все равно что море пытаться сдержать. Леденящий страх затопил меня. Всю свою жизнь я боялась, что явится за мной великий ужас. И дождалась. Это был он.

Зачем ты бросаешь мне вызов?

Все великие боги могут переговариваться мысленно, но, когда в моей голове зазвучал голос этого существа, я почувствовала, как слабеют внутренности.

– Я пришла добыть твой ядовитый хвост.

И на что тебе такая сила?

– Афина, дочь Зевса, хочет забрать жизнь моего сына. Моя сила его не защитит, но защитит твоя.

Он не сводил с меня немигающих глаз. Я знаю, кто ты, дочь солнца. Все, с чем соприкасается море, в конце концов доходит до меня здесь, в глубине. Я вас испробовал. Всю твою семью. Твой брат приходил уже, тоже чтобы заполучить мою силу. Ушел с пустыми руками, подобно прочим. Не вам со мной бороться.

Отчаяние накатило на меня, потому что он говорил правду. Все глубоководные гиганты носили на теле шрамы – следы схваток со своими собратьями, морскими чудовищами. Но не он. Он был абсолютно гладок, ведь никто не смел перечить его древней силе. Даже Ээт увидел свой предел.

– И все же я должна попытаться. Ради сына.

Это невозможно.

Голос ровный, как и весь он. Я чувствовала, как каждую минуту истекает моя решимость, как высасывает ее эта безжалостно холодная вода и его немигающий взгляд. Но заставила себя говорить:

– Я не могу с этим согласиться. Мой сын должен жить непременно.

Непременно в жизни смертного лишь одно – смерть.

– Если бросить вызов тебе я не могу, тогда, вероятно, могу дать что-то взамен. Принести дар. Выполнить задание.

Щель его рта раскрылась в беззвучном смехе.

Что мне может быть от тебя нужно?

Ничего, я знала это. Он разглядывал меня бледными кошачьими глазами.

Правило неизменно. Чтобы забрать мой хвост, тебе нужно прежде принять его яд. Такова цена. Вечная боль, а взамен – несколько лишних лет смертной жизни для твоего сына. Стоит оно того?

Я вспомнила роды, едва меня не убившие. Представила, как подобное длится без конца, и ни лекарств от этого нет, ни мазей, ни облегчения.

– Моему брату ты то же предложил?

Я всем предлагаю одно. Он отказался. Все отказываются.

Это знание словно бы немного придало мне сил.

– Какие еще условия?

Когда не будешь больше нуждаться в его силе, брось мой хвост в воду, чтобы он вернулся ко мне.

– Это все? Клянешься?

Хочешь обязать меня, дитя?

– Хочу знать, что ты выполнишь уговор.

Выполню.

Нас омывали течения. Если я это сделаю, Телегон будет жить. Остальное значения не имело.

– Я готова. Бей.

Нет. Ты сама должна притронуться к яду.

Вода присасывалась ко мне. Темнота умаляла отвагу. Кололся песок, смешанный с обломками костей. Всё умиравшее в море в конце концов оседало здесь. Кожа моя вздыбилась и зудела, будто бы вот-вот и оторвется от меня совсем. Боги не ведают пощады, я всегда это знала. Я заставила себя шагнуть вперед. Что-то придавило ногу. Ребра скелета. Я высвободилась. Если остановлюсь, пошевелиться уже не смогу.

Я подошла к тому месту, где хвост смыкался с серым телом. Плоть повыше хвоста казалась болезненно мягкой, словно нечто загнившее. Шип еле слышно скреб по дну. Зубчатый, как пила, он был совсем близко, я чуяла запах скрытой в нем мощи, густой, тошнотворно-сладкий. Смогу ли я, отравленная, выбраться из глубины? Или останусь лежать здесь, сжимая хвост в руке, пока мой сын гибнет в верхнем мире?

Не тяни, говорила я себе. Но не могла сдвинуться с места. Тело мое, повинуясь простейшему здравому смыслу, противилось саморазрушению. Ноги изготовились бежать, выкарабкиваться отсюда на безопасную сушу. То же происходило с Ээтом и остальными, являвшимися сюда, чтобы завладеть силой Тригона.

Меня окружал лишь мрак и темные течения. Я поместила перед глазами светлое лицо Телегона. И протянула руку.

Рука прошла сквозь воду, ничего не коснувшись. Тригон вновь плавал передо мной, бесстрастно глядя мне в глаза.

Всё на этом.

Рассудок мой был темен, как та вода. Мы будто переместились во времени.

– Не понимаю.

Ты готова была притронуться к яду. И довольно.

Безумие какое-то.

– Но как же?..

Я стар, как этот мир, и ставлю условия, угодные мне. Ты первая выполнила их.

Он поднялся с песчаного дна. Обмахнул крылом мою голову, а когда остановился, то место, где хвост его смыкался с телом, вновь оказалось передо мной.

Режь. Начинай над хвостом, чтобы яд не вытек.

Он говорил спокойно, словно фрукт предлагал нарезать. Мне было дурно, голова еще кружилась. Я смотрела на это тело, нежное, как изнанка запястья, без единой отметины. Вонзить в него нож казалось невообразимым – будто в горло младенца.

– Как ты позволяешь такое? – не верила я. – Это шутка, должно быть. Я могу весь мир отравить столь сильным ядом. Зевсу могу грозить.

Мир, о котором ты говоришь, для меня ничто. Ты победила, так бери награду. Режь.

Голос его не жестким был и не мягким, но стегал подобно плети. Вода давила на меня, бесконечная ночь необозримых глубин простиралась вокруг. Его мягкая плоть, гладкая, серая, замерла передо мной в ожидании. А я все не двигалась с места.

Ты собиралась отвоевать у меня это. И не берешь, когда сам отдаю?

Нутро мое выворачивало.

– Прошу, не заставляй меня это делать.

Не заставлять? Дитя, ты сама ко мне пришла.

Я сжимала рукоять ножа, но ее не чувствовала. Ничего не чувствовала. Сын мой казался далеким, как небо. Я занесла клинок, коснулась острием кожи Тригона. Она надорвалась легко и неровно, как лепесток. Хлынул золотой ихор, окутал мои руки. Я думала, помню, что подписала себе приговор, конечно. Сколько хочешь заклинаний могу теперь создать, сколько хочешь волшебных копий. Все равно остаток дней своих проведу, наблюдая, как истекает кровью это существо.