Владимир Чуринов - Лабиринт верности [СИ]

— Это, мой дорогой ночной страж, лишь дар одной сладострастной девы в знак благодарности, — Рука с пальцами, похожими на жилистые сосиски, достала из кармана пестрого, но грязного халата небольшой фиал с багровой переливающейся субстанцией внутри, — А вот это, возможно, то что ты на самом деле ищешь.

— И где ты это приобрел, — Фредерик был раздосадован своей ошибкой.

— Не мог бы уважаемый эфенди сначала что-нибудь приобрести, меня соседи засмеют, за то, что я потратил так много времени на клиента, оставившего меня без барыша, — В темных глазах, под кустистыми черными бровями мелькнул хитрый блеск, — Скажем, три груши будет достаточно.

— Две, — С мрачной решимостью провести ближайшие пол часа торгуясь проговорил Вангли.

— Вы разбиваете мне сердце, уважаемый! — Громко возопил торговец, — Когда мои шестеро детей спросят вечером, «Папа, почему ты не принес ничего покушать», что я отвечу им?! «Всему виной бессердечность незнакомца в черном» скажу я!

— Есть тут один южный плут из Ригельвандо, по имени Маттоли Ризичини, — Довольно отвечал торговец, убирая в рукав кошель с пятьюдесятью золотыми. За одну грушу сейцвер заплатил четверть своего месячного жалования. — Я приобрел фиал у него, и он, мерзко улыбаясь своими сухими губенками, приглашал приходить еще, дескать у него есть надежный поставщик этого добра. У него небольшой магазин на севере, вдоль по соседней улице.

— Клянусь вам, сеньор сейцвер! Я ничего не знаю! Вы жестоко ошибаетесь! Это гнусный поклеп! — Худой и длинный как жердь ригельвандец, плакал как ребенок, болтаясь головой вниз над желтым тротуаром из песчаника, который виднелся в шести метрах ниже. Руки у Вангли уже начинали уставать.

— Хороший у тебя магазин, потолки высокие, для того, чтобы гетербагам было удобно проходить, строил? — Держать ригельвандца на вытянутых руках было тяжеловато, потому Фредерик прижал локти к бокам, заодно стукнув барыгу о стену его же магазина, — Ты скорее всего, не умрешь. Но Канцелярия конфискует у тебя все имущество, так что вряд ли ты сумеешь вылечиться, будешь доживать свой век в Квартале Отбросов, валяясь в грязи и умоляя о милостыне.

— Прошу вас, сеньор! Я, правда, действительно ничего не знаю! Клянусь могилой жены. Вы взяли не того! — Страх и горе в голосе ригельвандца были столь глубоки, что Вангли почти ему поверил.

— Ну хорошо. — Тощее тело шлепнулось на плоскую крышу. — Но если ты мне наврал, я вернусь. Учти. Я скоро так или иначе поймаю демонолога, и если он назовет твое имя, — подкованный сапог наступил ригельвандцу в район промежности, — Я вернусь. — Сухие от зноя губы расползлись в зловещей улыбке.

Ночь. Густая тропическая ночь опускалась на город. Черный рынок освещали факелы и расположенные на перекрестках колдовские фонари, сиявшие мертвым, недобрым зеленым светом. Ночью на эти улицы — полные остовов уснувших палаток, аляповатых домов и храпящих под полосатыми одеялами торговцев чудесами, не имеющих собственного угла, выходили, плоть от плоти ночи — грабители, убийцы, воры высматривавшие богатые дома, и нередкие в городе чудовища — нежить и нечисть. А так же облаченные в черные халаты, золотые шишаки обмотанные тканью и крепкие чешуйчатые доспехи, вооруженные старомодно — копьями и кривыми саблями — стражники, служившие Султану Черного рынка. Много более опытные и смелые воины, чем колониальная пехота Шваркаса, и лучше оплачиваемые к тому же.

Один такой дозор из трех стражников как раз прогрохотал сапогами по мостовой из песчаника, неподалеку от магазина Маттоли Ризичини. В свете факелов, когда шаги умолкли, показалось бледное, изможденное лицо ригельвандца. Он, крадучись, выбрался из-за окованной двери своего заведения и осмотрелся.

Улица была пустынна, легкий ветерок нес облачка песка и разбивался в запутанных лабиринтах проулков Черного рынка. Несколько факелов, укрепленных на стенах соседних домов — в тщетной надежде отпугнуть грабителей, давали неясный, плодящий тысячи теней, свет. Почти пустынна — вниз по улице, в тени покинутого навеса расположился, вытянув тощие, покрытые язвами ноги мальчишка-нищий. Маттоли узнал его — это был Фарах. В свои четырнадцать парень стал уже законченным наркоманом, он и сейчас не выпускал изо рта трубку с опиумом, бледно светящуюся во тьме навеса.

Поняв, что никого, кроме нищего, на улице нет, ригельвандец, то и дело оглядываясь, словно мелкий зверек, забредший в незнакомый лес, двинулся по темным, плохо освещенным улицам.

— Чем больше деталей, тем больше золота, — Сладковатый и казавшийся едким, дым из опиумной трубки раздражал Фредерика.

— Он добрался до серого дома на улице масленок, она так называется, потому что ее освещают маслеными лампами, — Говорил нищий, усталым, тягучим голосом, у него во рту не хватало половины зубов, а вторая половина гнила и воняла, — Его пустили, долго было тихо, я успел даже вздремнуть, потом дверь отворилась, он вышел, пошел домой.

— Хорошо, ты это заработал, — В корявую, трясущуюся руку легла золотая монета, — Смотри, не выкури все сразу.

— О да, великий притворщик! — Нищий бросился бежать по темной улице, оставив «Стервеца» в недоумении касательно странного прозвища.

Он успел почти вовремя. Хотя стоило бы прийти на пару минут раньше… Теперь пришлось то и дело нырять в вонючие, пахнущие мускусом подворотни, следуя за низкорослым человечком, вышедшим из серого дома на улице масленок. Долгое время тот, закутанный в трепещущий оборванными краями на ветру плащ, блуждал по темным улицам, похоже ища дорогу, или запутывая хвост.

Наконец долгий путь увенчался финалом — низкий вышел к небольшой речушке. Одной из тех, что иногда выходят на поверхность, большей же частью оставаясь в глубинах канализаций Ахайоса. От воды несло тиной и грязью, отбросы и мусор текли там, наравне с водой, у самой кромки которой притаился небольшой, шаткий домик на сваях, освещаемый парой красных колдовских фонарей, необычной, продолговатой формы.

Костяшки низкого человека отбарабанили в дверь несложную мелодию. Полтора метра пошарпанного дерева быстро отворились, в проеме мелькнул согбенный силуэт, крючковатая рука втащила человека в плаще в дом.

Фредерик незаметно прокрался между сохнущими на берегу небольшими лодками мусорщиков — людей, вылавливавших из речонки пригодные в быту остатки жизни большого горда.

Вангли готов был поклясться, что через стенки убогой лачуги на сваях должно было быть слышно разговор даже шепотом, но нет, — слышался лишь отдаленный гул, похоже, стены как-то защитили от любопытных ушей.