Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев

— Все равно. Люди, выбравшие мастерство, не самые счастливые люди. Оно гонит их, как листья по ветру, по чужим домам. А семья — это свой дом.

Эльга с шумом погрузила в воду одну из мисок.

— Ну и что? У вас же дом есть!

— Дом есть, а семья? Нет, у каждого мастера его единственной семьей являются ученики.

Бумс!

Унисса ножом отделила от курицы крылья. Со следующим ударом птица распалась на две половинки.

Бумс!

— А я у вас первая ученица? — спросила Эльга, смывая жир с шершавых глиняных стенок.

— Первая. И, скорее всего, последняя.

— Почему?

— У мастеров листьев — редкое, уходящее мастерство. Видимо, мало кому интересное. Я пять лет ходила по Краю прежде, чем нашла тебя. Может быть, ты станешь последним мастером.

— А других разве нет?

— Не знаю. Я не видела. Может, где-то в Элемхоме или Саатуре есть, но сомневаюсь.

Унисса отправила в горшок порубленную курицу.

— Но это неправильно! — запротестовала Эльга. — Мы же спасли Дивий Камень! Вызвали дождь! Люди стоят за букетами…

Унисса улыбнулась.

— Значит, на твой век работы хватит. Кстати, ты сегодня еще ничего не сделала. А твои пальцы должны иметь дело с листьями каждый день.

— Они — страшные ворчуны.

— Кто?

— Дубовые, осиновые. Вообще все. То им не то, это им не это, пальцы им холодные, а руки медленные.

— Ты ворчишь как они.

Эльга фыркнула.

— Вовсе нет!

Унисса поставила горшок в печь.

— Может, тебе стоит набить Рыцека?

— Кота?

— Нет.

Эльга покраснела.

— Ой, я как-то… Я же раньше никогда…

— Возможно, пора попробовать. Ты быстро все схватываешь. Поверь. Мое обучение шло куда как медленнее.

— Почему?

— Наверное, я была глупее тебя.

— А людей тоже, как животных, надо любить, чтобы они получились?

Они перешли в комнату, и Унисса подошла к марбетте.

— Вот ты мне и скажешь.

Эльга покраснела еще больше.

— Я просто… Я его вижу.

— Кого? Рыцека?

Девочка кивнула.

— Оба слоя?

— Вяз, дуб, — стала перечислять Эльга, — яблоня, клен, одуванчик, лук.

— Так?

Унисса повернула марбетту.

Рыцек исподлобья взглянул на Эльгу с доски. Он был и вяз, и дуб, и клен жилкой дрожал на шее, и одуванчик желтел под горлом. Но все это сочеталось неправильно. Рыцек получился насмешливый, озлобленный, колючий, как еж. Лук змеей свивался под сердцем.

Смотреть на него было больно.

— Это не Рыцек! — крикнула Эльга.

— Нет, это он, — сказала Унисса.

— Он не такой!

Мастер повернула букет к себе.

— Ты думаешь, я не права?

— Да!

— Может, хочешь исправить?

— Я сделаю свой.

— Уверена?

— Я смогу! — сказала Эльга.

Унисса вдруг улыбнулась.

— Я беру с тебя обещание. Ты понимаешь, что должна сделать?

Эльга кивнула.

— Да. Это как с женщиной из жимолости и лимонника. Вы показывали.

— Я показывала, — согласилась Унисса. — Но знаешь, что? Ты не должна воплощать в букете образ, который создала в своей голове. Он не имеет ничего общего с реальностью, понимаешь? Будь честной и с Рыцеком, и с собой.

Эльга поджала губы.

— Он все равно не такой, как у вас.

— Значит, я просто набила неудачный букет, — сказала Унисса.

Пальцы ее легли на доску.

Ф-фыр-р! — листья полетели из-под руки, обнажая деревянную основу. Лицо Рыцека исказилось, лопнули лиственной крошкой бровь и глаз.

— Зачем? — прошептала Эльга.

— Тебе же не понравилось.

Унисса провела ногтем, и клок светлых, слегка рыжеватых Рыцековых волос осыпался на пол. Еще проход — и не стало подбородка.

— Мастер Мару! — крикнула Эльга.

Ей вдруг стало чуть ли не физически больно от уничтожаемого букета. Тогда Унисса отбросила доску — та грохнулась и, кажется, треснула — и шагнула к Эльге по осколкам листьев. Хруп-хроп-хроп.

— А что? Ты же лучше меня разбираешься в людях и в мастерстве! — сказала она гневно. — И поднимаешь голос на учителя!

Эльга опустила голову.

— Простите, мастер Мару. Но Рыцек…

— Что — Рыцек?

— Он все равно не такой.

— Сядь, — сказала Унисса.

Эльга села на лавку, сложив руки на коленях.

— Рыцек именно такой, — с нажимом сказала Унисса. — Он видел смерть и сам был смертью для кого-то. Это очень изменило его, как меняет всякого. Лук — это горечь потери, и весь мир для него теперь имеет оттенок горечи. Даже ты. Одуванчик — это легкость. Но эта не та легкость, что позволяет не замечать неудачи. Это легкость, с которой можно творить страшные вещи. Легкость не принимать ничего близко к своему сердцу. Ни чужую привязанность, ни чужие любовь или горе.

Эльга почувствовала, как слезы подступают к горлу.

— Но ведь это можно изменить?

— Попробуй. Может и получится.

Эльга встала.

— А вы мне поможете?

— Зачем? — удивилась Унисса.

— Но если… — Эльга втянула воздух носом и неуверенно продолжила: — Вдруг я не смогу…

— Это твое испытание, — сказала Унисса, резким пассом загоняя раскрошенные листья в угол комнаты. — И ты сама его выбрала. Можешь взять марбетту и свечи.

— Я…

— Ты хочешь расти?

Унисса вручила марбетту Эльге. Стукнули, складываясь, раздвижные ножки.

— Да, мастер Мару.

— Свечи — на кухне.

Рыцек спал, откинув одеяло.

При свете свечи, установленной в подставке на марбетте, его тело казалось желтым, а шрамы — красными. Шрамов было много. Пять свежих, в стежках крепких ниток. Остальные — старые. Один пересекал левую грудь наискосок.

Эльга поворошила листья.

Тише, тише. Дуб, гордый и храбрый, лист славы. Вяз, означающий красоту и практичность, а также глубокие чувства. Вы составите у меня основную часть. Один к одному, зубцами и жилками.

Тише, тише. Покровом ложитесь на доску. Вплетаясь в ткань дерева. Играя свечным светом. Густо, колко, мягко. Подровнять ногтем, формируя худое лицо. Чуть больше дуба на скулы, на лоб, на рельеф надбровий. Чуть меньше на глаза, здесь яблоневый лист, яблоневый цвет, прошлое и будущее.

Я вижу тебя, Рыцек!

Пальцы Эльги обжимали и гладили дерево, ныряли в сак и всплывали из него, облепленные претендентами на места в букете.

Сон, голод, жажда трепетали где-то за спиной, пока она работала. Небо потемнело, алое лезвие заката вскрыло ему брюшину, чтобы освободить икринку Луны.

Подбородок и губы. И шрам. Эльга чувствовала: да, Рыцек ожесточился. В нем появилось что-то грубое, ехидное, лишенное чуткости.

Это надо было исправить. Но как?

Рыцек повернулся на бок, лицом к Эльге. Свет облизал его плечо и щеку. Изо рта, приоткрытого, некрасиво сплющенного тюфяком, потекла слюна.

Спи.

Эльга отступила от марбетты. Даже в грубом пока рисунке листьев Рыцек получался таким же неприглядным, как у Униссы. Она не хотела делать его таким, но пальцы будто не умели, не понимали по-другому.