Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев

— Тогда нам налево.

Лошадки повернули, следуя его понуканию и управлению с вожжами. Мимо поплыло прозрачное редколесье. Эльга рассыпала листья по доске, быстро собирая узор.

— Это мастерство твое? — спросил Сарвиссиан, косясь.

— Да, я — мастер листьев, — сказала Эльга.

— Никогда такого не видел.

Эльга набила желтый песок дороги, телегу со свиньями, легким, голубоватым ивовым листом наметила небо.

— Здорово, — сказал Сарвиссиан.

— Еще не закончено.

— То есть, просто делаешь картины из листьев?

Эльга улыбнулась.

— Однажды мастер так вызвала дождь.

— Погоди-погоди, — Сарвиссиан даже лошадок остановил. — Это правда что ли? Ты же про Дивий Камень, да?

— Ага.

— О-о! — В голосе извозчика засквозило уважение. — А у нас гадали, выдумки или нет. Лилея да Грачиха соседская день языками чесали.

Он щелкнул вожжами, и лошадки послушно продолжили путь. На букете тем временем появились путники в темных — тополь и живица — дорожных плащах, но стремительного, беспокойного движения Эльге передать так и не удалось.

— Я еще мало что умею, — сказала она, — вот мастер Мару…

Ноготь легко распорол букет. Брызнули ломкие цветные осколки, посыпались вниз, на подножку, на ухабистую лесную дорогу. Несколько взмахов руки — и от лиственного пейзажа не осталось и следа, одни углы — правый верхний, ивовый, нижний левый, бузинный.

— Ну вот, — огорчился Сарвиссиан. — Хорошая картинка была, госпожа мастер. Чего ж сразу-то?

— Извините, — сказала Эльга.

— Дали б мне, я б в избе повесил.

— Она пустая, быстро облетела бы.

— А не пустые какие?

— От которых сердце просыпается. Или ты понимаешь что-то. О себе.

— Хитро.

Эльга очистила доску окончательно.

— Это не хитрость, это мастерство.

— А мне можно, — спросил Сарвиссиан, покряхтев, — ну, такую вот картинку?

— Для чего?

— Ну, как… Для души.

— Любоваться?

— Можно и любоваться.

— Я подумаю, — сказала Эльга.

Лес, густея, плыл мимо. Иногда елки подступали совсем близко к усеянным хвоей, рыжим колеям, и колючие лапы обмахивали фургону бока и крышу. От одной ветки с хищным пучком коричнево-зеленых игл на конце Эльге пришлось даже увернуться. Потом стало просторней, ельник слева отступил, выдавив к дороге несколько домов, обнесенных общей оградой. За домами, впритык к лесу, желтел куцый пшеничный пятачок. Носились дети и цыплята, в луже под репейником лежала с выводком свинья.

— Остановимся? — спросил Сарвиссиан.

— Только ж выехали, — сказала Эльга.

— Ну, перекусим, не успел с утра, — сказал Сарвиссиан. — А потом сразу до старой смотровой шиги — без остановок.

— Хорошо.

В сердце Сарвиссиана набухали розовые и ромашковые лепестки.

Эльга улыбнулась про себя — все насквозь видно, ничего утаить нельзя. Ни любви, ни ожидания встречи.

Пальцы сами потянулись к листьям.

Фыр-р-рс! — первый отряд занозил доску, наметил узор. Чуть-чуть подвинуть кривицу, расправить ромашковую головку. Фыр-рс! Вторая горсть упала, оформляя предмет чувств извозчика. Женщина. Крупная. Смешливая.

С ребенком.

И править нечего. Все серьезно. Все само. Просто и там, и там люди обжегшиеся. Осторожничают. Подтолкнуть друг к другу?

Эльга задумалась. Пальцы сновали безостановочно.

Фургон въехал в открытые, сложенные из оглобель ворота. Мальчишка лет десяти выбежал из ближней избы, бросился к лошадям.

— Здравствуйте, дядя Сарви.

— Здравствуй, Хаюм, — ответил ему Сарвиссиан.

— Здравствуйте, госпожа, — поклонился Эльге мальчишка.

Ива и крапива. С характером. Дуб и рута. Самостоятельный, задиристый. Наверняка мечтает стать боевым мастером.

Эльга кивнула, не отвлекаясь на слова. Букет проступал под пальцами. Листья сминались, складывались, ловили солнечный свет.

— Распрягать? — спросил мальчишка.

— Не, мы не долго, — Сарвиссиан снял шляпу и огладил волосы. — Но можешь дать Глице и Аннике попить.

— Конечно, дядя Сарви!

Мальчишка побежал за ведром.

— Только слишком холодную не неси, — предупредил Сарвиссиан.

— Я нагретую, из бочки! — крикнул мальчишка.

Голоса вились над Эльгой, как мошкара. Она мотнула головой, отгоняя их назойливое жужжание в ушах.

Тап-тап. Лист к листу. Вот Сарвиссиан, вот его любовь. Простые надежды, простые желания. Страх, что ничего не получится, разлетится упрямством, неверностью, несходством характеров.

Может, прибавить смелости?

Эльга пошевелила пальцами, призывая к себе тимьян и дуб. Тише, тише, сказала она торопливым листьям. Вас надо совсем чуть-чуть, у сердца.

Извозчик тем временем спустился на землю, обошел лошадок, поправляя нехитрую сбрую, поглаживая шеи.

— Мастер, вам помочь?

Эльга очнулась, посмотрела на букет, посмотрела на Сарвиссиана, сутулого, оглаживающего мозолистой ладонью круп лошади.

Каштан, тополь, карагач.

— Нет. Это вам.

Она протянула доску.

— Мне? — удивился Сарвиссиан.

Он взял букет осторожно, словно опасный, готовый обжечь руки предмет.

— Это вы, — сказала Эльга, спускаясь мимо него с подножки.

— Я?

Сарвиссиан наклонил доску вбок, сомневаясь, правильно ли ее держит, легко коснулся пальцем выпуклой, рельефной части.

— Где ж тут я?

Прибежал мальчишка с ведром, плеснув водой себе на босые ступни. Шумно фыркнула то ли Глице, то ли Аннике.

Эльга закинула шуршащий, непривычно громоздкий сак на плечо. Сделанный на вырост, он доставал ей чуть ли не до пяток.

— Ох, — сказал вдруг Сарвиссиан, — так это же… Это…

Он густо покраснел и спрятал букет за спину от любопытного, зыркающего глазом мальчишки.

— Как углядела-то?

Эльга смущенно улыбнулась.

— Это вот, — она показала печать у запястья, на тыльной стороне ладони.

— Мастерство, — кивнул Сарвиссиан. — А я ведь, кажется, ни словечком…

— Я просто увидела. Куда идти?

— Куда?

Сарвиссиан с удивлением обнаружил, что вновь, будто завороженный, смотрит на букет, и отвел взгляд.

— Хаюм, проведешь гостью?

— Да, дядя Сарви.

— Пусть Арья приготовит чего-нибудь.

— Ага.

— И маму потом с поля позови.

— Она клубни пропалывает.

— Потерпят клубни.

— Хорошо, позову. Сюда, госпожа.

Хаюм повел Эльгу по тропке к боковому дому.

— Инька, куда пошла? — крикнул он девочке лет четырех, медленно пробирающейся через лопухи к ограде. — Туда нельзя.

— Ытя! — сказала девочка, показав за ограду пальчиком.

— Нельзя!

Ах, марбетту бы!

Эльга остановилась. Подушечки пальцев закололо. Им было мало только что набитого букета, они хотели еще. Еще! Запечатлеть вот эту девочку, озорную, смешливую, из нежных фиалковых листьев, сливы и рябины. Хаюма, из ивы и крапивы, в мелких брызгах руты. Ухватить, оставить в памяти качание березовых ветвей, жаркие, слепящие прогалины солнца, небо над соломенными крышами, полное лазурной глубины.