Андрей Кокоулин - Мастер осенних листьев

— Каршетт.

— А на тэнтонском?

За дверью раздался смех.

— У меня курица, хлеб и сыр.

Эльга подняла засов.

— Это так переводится?

— Ага.

Вместе с едой Каршетт притащил набитую листьями наволочку.

— Вот, — сказал он, — набрал на заднем дворе.

— Ой, замечательно!

В одну руку Эльга взяла наволочку, а в другую — жареную куриную ножку, посмотрела пристально.

— Что? — спросил парень. — Вода — в кувшине на столике.

— А хотите я с вас букет набью? — спросила Эльга, кусая ножку.

— В смысле?

— Ну, портрет. Только мне нужна какая-нибудь доска. Листья должны чувствовать под собой дерево, с холстиной выйдет гораздо хуже — осыпется в течение месяца.

— Вообще-то… Сейчас.

Каршетт, осина, яблоня, белый ромашковый цвет, задавленный остролистом, шагнул в темноту угла за перегородкой, что-то заперебирал там, наконец появился с круглым простым щитом, обитым по краю тонким железом.

— Сойдет?

— Ой, да.

Отложив курицу и наволочку, Эльга приняла щит. Он был тяжелый, с тугим сыромятным ремнем для руки. Дерево сердито дохнуло в приложенную ладонь.

— Там есть другой, — сказал парень, — но он треснутый.

— Не, этот годится.

Суровый дух щита Эльге нравился. Она видела воинов в его узоре, вчерашних мальчишек, которые, смеясь, сражались на деревянных мечах. Там же прятались беспокойные глаза женщин и усмешки бывалых бойцов.

Эльга села на кровать и пристроила щит на коленях. Железная кромка врезалась в кожу, и даже подложенная шкура не спасала от неприятных ощущений.

— Мне бы подставку, — сказала она, морщась.

— Я могу держать щит в руке, — сказал Каршетт.

— Было бы здорово! Только мне нужно, чтоб вы сели.

Каршетт подтащил к кровати скамейку и сел, надев щит на предплечье.

— Так?

— Ага. Замрите.

Пальцы сами нырнули в наволочку. Большей частью листья были осиновые, и Эльга посчитала, что для несерьезного букета их хватит. И вообще, удачно, что осиновые. Росла б на заднем дворе какая-нибудь туя — и все, извините, опростоволосилась.

Каршетт смешно таращил глаза и старался не дышать. Темные, кружком стриженные волосы. Карие глаза. Курносый нос. Синяк на левой скуле.

— Вы дышите, — сказала ему Эльга.

— Можно?

— С меня господин Саргюс спросит, если с вами что-нибудь случится.

— А-а.

Каршетт выдохнул и снова набрал воздуха в грудь, раздул щеки.

Смешно. Может, специально для нее? Просеивая листья, Эльга мысленно уже составляла узоры. Единственный сын. Год в городской охране. Родители дали три эрина старшему гаффину, чтобы его устроить. Простая служба. Несколько мелких стычек с ворами на торговой площади. Зуботычины от ветеранов. Мечты. Ах, мечты…

Эльга улыбнулась.

Каршетт часто видел себя старшим гаффином, с отдельной избой при казарме, с женой из северянок, скуластой, светловолосой, с тремя десятками стражников в подчинении, которые втягивают головы в плечи при одном его недовольном взгляде.

А вот парня приметил сам титор, и мечты стали смелее, радужнее. Не стояние у ворот как-никак, не обход улочек — охрана дворца. Изба выросла в каменный дом, к северянке прибавилась вторая, рыженькая, где-то в городе запримеченная…

Эльга нахмурилась.

— Что, низко держу? — забеспокоился Каршетт.

— Нет, все хорошо.

Мятеж жил в Каршетте красной осенней листвой, страхом, паникой, жадными медными запахами, звоном мечей.

Что-то таилось там.

Первыми касаниями Эльга обозначила контур. Осина шелестела тревожно, избитое дерево щита казалось колким. Ногтем отрезать лишнее, рассыпать второй слой, распределить его, стянуть к центру третий.

Что же за тайна?

— Это я? — спросил, заглядывая сверху, Каршетт.

Эльга подняла голову.

— Пока нет. Держите.

Внутри прислужника трепетали листья. Эльга видела их мелкий ход, за которым, как солнце в щель между ставнями, проглядывали стыд, неуверенность, страх разоблачения, темные крапивные зубчики. Каршетт был связан…

Нет, это не связь.

Он струсил! Он не встал у мятежников на пути! Ушел. Спрятался. Нет! Другое. Он пропустил их, выторговав собственную жизнь!

Пальцы замерли.

— Вы — мастер, да? — улыбнулся Каршетт.

— Почти, — сказала Эльга.

— У нас дома был счастливый букет.

— Действительно счастливый?

— Раньше, пока не засох.

Несмотря на кажущееся спокойствие, внутри у Каршетта все ходило ходуном. Его свободная рука незаметно подбиралась к короткому клинку на поясе. В его голове плыло: отвлечь, а потом ударить. Шиповник, кислица, кровь.

Эльга похолодела.

— А чей был букет? — беззаботным голосом спросила она.

— Не знаю. Старого мастера. Мне сказали, что мастера видят в людях все их мысли и дела.

Эльга фыркнула.

— Это ж старые мастера! Вот когда я состарюсь, тогда, возможно, тоже научусь видеть в людях.

— А сейчас? — жадно спросил Каршетт.

Эльге удалось легко пожать плечами.

— Так, чуть-чуть.

Она бросила на щит новый ворох листьев.

— И что ты видишь обо мне?

Ладонь Каршетта легла на клинок. Он даже повернулся чуть боком, чтобы Эльга этого не видела.

— О тебе?

— Да.

Здесь надо было не сфальшивить. Сыграть тонко. Кто она? Глупая, легкомысленная девчонка. Точь-в-точь, как говорила мастер Мару. Впрочем, дурочку тоже надо подавать аккуратно. Эльга прищурилась, смотря парню в глаза.

— Ну, ты одинок, — сказала она.

Каршет хмыкнул.

— Дальше.

— Ты несколько лет при титоре.

— Полгода.

— Ну, в стражах.

— Годится, — кивнул Каршетт. — В стражах, действительно, больше.

Он слегка расслабился.

— Еще ты в начале испугался мятежа, но затем был храбрым, — сказала Эльга, поведя взгляд за спину Каршетта.

План бросить листья прислужнику в лицо и выбежать с криком о помощи разбился о засов на двери. Он был опущен в пазы.

Ладно.

— Храбрым? — переспросил Каршетт и рассмеялся.

В смехе сквозило облегчение.

— А что, не так? — спросила Эльга.

Пальцы танцевали свой танец.

Хорошо, пусть выбраться из комнаты невозможно. Туп. Ток-топ. Значит, необходимо расположить Каршетта к себе. Туп-топ. Или изменить его? С одними осиновыми вряд ли это получится. И гроздь мятых, видимо, второпях прихваченных рябиновых листьев тоже ничего не решит. Топ-топ-топ. Тем более, что менять? Топ. Ведь человек должен быть предрасположен к изменениям. Допустим, я могу усилить его страх, но это глупо. А выставить себя дурочкой я могу и без листьев.

Можно, конечно…

Топ. Ток-топ. Продолжая набивать букет, Эльга закусила губу. Ох, мастер Мару, вы бы, наверное, были против.

— На самом деле нас, молодых, оставили в резерве, — сказал Каршетт. — Мы должны были следить, чтобы никто не вышел из дворца, и, конечно, не штурмовал его снаружи. Я вообще сторожил задний двор.