Светлана Волкова - Сожженная земля [СИ]

Долан отвернулся от белобрысого нахала и посмотрел в противоположный угол трактира. Там, на крючке возле хозяйской стойки, висела лютня. Его охватила тоска по дому в Гвирате. Там у него была лютня, и он нередко играл на ней… для Аделии. Риниэль проследила за его взглядом.

— Ревин, ты умеешь играть?

— Умел… когда-то.

— Значит, умеешь и сейчас! Папа говорил, раз научился владеть инструментом, не разучишься уже никогда!

Долан посмотрел на девушку новым взглядом. До него дошло, что он не знает о ней ничего — откуда она родом, из какой семьи… Почему-то ему непреодолимо захотелось сейчас узнать это. Почти так же непреодолимо, как взять в руки лютню, коснуться струн, услышать родное звучание…

— Кем был твой отец, Рини? Где вы жили?

Лицо девушки омрачилось.

— Во Фрондаре. Папа был мастером ювелирного цеха. Теперь нет ни папы, ни цеха, ни Фрондара.

Крупный промышленный город Фрондар находился в черте Сожжения. Магов в нем почти не было — как во всех промышленных регионах. Ни одно здание не устояло под магической защитой. Город исчез с лица земли.

— Расскажи, — попросил Долан так мягко, как мог.

Он чувствовал себя причастным к тому, что произошло с феями в правление Кэрдана. Он не пытал фей и не мог помешать, но он был в Распете, зная, что феи заточены в подземных казематах, и что с ними вытворяют немыслимые злодейства. Он был внутри системы и принимал, поддерживал ее. А теперь перед ним сидит эта девочка, у которой отняли родителей. И которая сказала ему — «Я Избираю тебя».

— Мама была феей земли. Ее звали Керулад, фея Прозрачного Камня. Она покинула Элезеум тридцать лет назад, чтобы научиться работать с самоцветами и драгоценными камнями. Во Фрондаре стоял лучший ювелирный цех Ремидеи. Она пришла туда и попросила принять ее. Конечно, они не отказали. Любой цех счастлив принять фею земли. Ни один смертный не бывает столь искусен в ремеслах. Тринадцать лет она работала там… а потом выбрала моего отца. Она ушла со мной в Элезеум, когда мне исполнилось четыре года. А через семь лет вернулась. Прямо в лапы черноплащникам. С тех пор я не видела ни ее, ни папу…

Риниэль вытерла рукавом слезы.

— Прости. Прости, Рини. Если можешь.

— Ты не виноват, Ревин. Не ты. Сыграй для меня, пожалуйста.

Долан неуверенно посмотрел на нее. Он никак не мог привыкнуть к странностям и противоречиям в характере и настроении феи. Она плакала, вспомнив сгинувших родителей, но просила его сыграть. Для него это было непостижимо. Музыка была для него выражением радости. Бездонный взгляд Риниэль смел его сомнения. Мужчина решительно поднялся и подошел к хозяйке за стойкой трактира.

— Досточтимая монна, исправен ли ваш инструмент? — он кивнул на лютню.

— Чего ж неисправен, третьего дня проезжал тут один менестрельчик, побренчал.

— Дозволите ли?

— Если крамолу не станете распевать. Для того и держу, чтобы досточтимые гости развлекали друг друга.

Долан снял лютню с гвоздя, вернулся за столик. Его взгляд оживился. В глазах Риниэль тоже полыхнули знакомые искорки задора. Маркиз сел, устроил лютню на коленях, взял аккорд, перебрал струны. Инструмент слегка расстроился за три дня с отбытия проезжего менестреля. Долан подтянул струны, настраивая на слух, снова щипнул. Минуту он перебирал аккорды, вспоминая мотив и гармонию песни, что сама просилась на язык в это мгновение. Затем запел:

Голос певца ненадолго смолк, уступая место короткому проигрышу. Звуки лютни — светлые и печальные одновременно — заполнили залу трактира. Посетители смолкли, вслушиваясь в мотив — неприхотливый, но трогающий до глубины сердца.

Долан взял последний аккорд и поднял голову на Риниэль. По щекам феи катились слезы. Он встал, положил лютню рядом с собой, подошел к девушке, опустился перед ней на колени и взял ее руки в свои.

— Прости, малышка… Если бы я знал, спел что-нибудь повеселее…

— Ревин… — прошептали губы феи, и маркиз вздрогнул. Голос Аделии.

— Дел… Ты слышала…

— Слышала… И вспоминала… Прости… Ты пел эту песню не мне, другой. А я не выдержала и заняла ее тело. Эта мелодия… Твой голос… Я не смогла сдержаться, Рен…

Долан испытывал странные противоречивые чувства. Дел, его Дел пришла, чтобы услышать его. Каждое ее появление в теле Риниэль было нежданным подарком для маркиза. Но сейчас… Он действительно пел эту песню не ей, а фее. Песню, которую долгие годы исполнял лишь для Аделии, для единственной любимой. Он чувствовал себя вором, который похитил сокровище у одной женщины, чтобы одарить другую. Но которую из двух он обокрал?.. Которая была законной хозяйкой?

Аделия обвила его шею тонкими изящными руками Риниэль, нежные губы коснулись седых волос. Он зарыдал, не думая о десятках пар глаз, что могли видеть их в эту минут.

— Дел… Ох, Дел… Почему Создатель так несправедлив? Почему все так?

— Все будет хорошо, Ревин, — шепнула она, гладя его по голове — совсем как раньше. Она всегда обнадеживала, его Дел. — Давай уйдем отсюда. Люди смотрят.

Она встала со стула, потянула его за руку, и он поднялся, послушный своей мудрой Дел. Они покинули обеденный зал, оставив лютню на столе. Держась за руки, вошли в номер.

— Поговори со мной, Дел, — прошептал он умоляюще. — Не уходи.

— Ревин… Я не могу… Сейчас — особенно. Эта девочка хочет быть рядом с тобой. Ей больно, когда ты отталкиваешь ее. Ты нужен ей.

— А тебе, Дел?

— Мне нужна свобода, Рен. Я хочу вернуться на Путь. Обещай, что найдешь способ освободить меня.

— Обещаю, Дел. Я потратил пять лет, чтобы вернуть тебя в наш мир. Если потребуется еще пять, чтобы вернуть обратно, если потребуется вся моя оставшаяся жизнь — я найду способ. Ты получишь свободу, любимая. Прости…

Аделия вздохнула и закрыла глаза. Долан обнял ее, прижимаясь щекой к густым темным волосам, совсем не похожим на русые волосы Дел, но ставшим такими родными… Несколько минут мужчина и девушка стояли не шевелясь. А потом фея слегка повернула голову, и их губы соприкоснулись. Риниэль — Долан сразу понял, что это она, — поцеловала его мягко и робко. Он больше не мог сдерживаться и отталкивать ее. Он ответил на ее поцелуй — жадно, страстно, наконец позволив себе все то, от чего отказывался все дни после ее Избрания. И все годы после смерти Аделии.