Джефф Уилер - Изгнанница Муирвуда

— Кто вы? — хрипло спросила Майя, с трудом проталкивая слова сквозь пересохшее горло.

Он хмыкнул и стряхнул со страницы стружку.

— Я путник. Странник. Хожу по королевствам, пишу историю людей. Это Мон. Это моя страна.

Мучившие Майю подозрения сгустились в ком.

— Вы — мастон.

— И то верно, сестрица.

Он опустил взгляд, и стило вновь коснулось металлической страницы. Послышался скребущий звук.

Майя чувствовала, как нарастает злая сила у нее в груди. Она истекала гневом, как котелок — паром, но отчего — не знала. Она села прямо и огляделась. Рядом лежал ее заплечный мешок. Застывшие было мышцы ожили и заныли от боли.

— А ведь ты, сестрица, хэтара, — заметил путник, не поднимая головы и не отрывая стилуса от страницы.

Майя в ужасе уставилась на него. Шепот кистреля проникал в сердце. Но она не хотела зла этому путнику.

— Мне надо идти, — встревоженно сказала Майя.

— Стой, — коротко ответил человек. — А послание? Я еще не передал.

— Какое еще послание? — переспросила Майя. Глубоко внутри она знала, что должна бояться этого человека. Что надо бежать, не то он сделает с ней что-то страшное. Чувство это не внушало доверия, и все же Майя с трудом удерживалась от того, чтобы не броситься сломя голову в лес.

— Я не шевуалье, сестрица. Я тебе ничего не сделаю. Полдень, видишь? Нерожденные всего слабей на солнце. Но у тебя внутри силы все больше. Даже и сейчас. Надо поскорей избавиться, а то ведь захватит тебя целиком. Потом придут другие, и — пффф! Поминай как звали!

Он хитро улыбнулся.

— Гнет тебя эта штука, а? Что, поддашься? Пусть возьмет верх? А?

Майя умоляюще посмотрела на путника.

— Вы можете их прогнать? — с надеждой спросила она. Он покачал головой и поцокал языком.

— Не могу. Я странник. Я историю пишу. А не творю. Жгучая ярость всколыхнулась в ней, и Майя чуть было не бросилась на собеседника, но вместо этого прижала локти. сунула ладони под мышки и заставила себя успокоиться. Она начала раскачиваться взад-вперед. У нее стучали зубы.

— О чем вы пишете? — спросила она.

Он аккуратно отряхнул блестящую страницу.

— О правде, сестрица. О правде, и все тут.

Майя облизала губы.

— А о какой правде вы пишете сейчас?

Взгляд мудрых глаз встретился с ее взглядом, и от стыда Майя порозовела и отвернулась, ибо ей казалось, будто странник видит ее насквозь.

— Я пишу о том, как хэтара из Комороса, дочь короля, выжгла дотла аббатство Крюи. Мое было аббатство, так-то, — он был мрачен, но, кажется, не винил Майю. — Кто я таков, чтобы судить дочь короля? Отец твой — мизерабль, а не отец. Не заслужил он такой дочери. Много их таких, мизераблей при титулах, да толку с них… Мизерабль при власти — людям горе. Я тебя не сужу, сестрица. Я уже много лет пишу твою печальную историю.

Глаза у Майи защипало.

— Там, в аббатстве… все погибли? — сдавленным голосом спросила она. Краем разума она уловила пламя на утесе, костер, в котором горело аббатство. Злая, чужая часть ее души взвыла от радости при виде жадного огня.

Голос путника был тверд и спокоен:

— Только Альдермастон, и даже он еще жив. Он не мог сбежать, — путник вздохнул. — Ты поцеловала его в лоб, сестрица. Твой поцелуй — проклятие. Он несет смерть, — путник понизил голос. — Предательская штука. Никто живым не уйдет, видит Идумея.

По щекам у Майи покатились слезы. Она не сразу поняла, что плачет — так редко с ней это случалось. Слезы были горячие, они падали с ресниц и оставляли влажные дорожки на щеках.

— Я не хотела, — выдавила Майя.

Запрокинув голову, она уставилась в небо, на верхушки деревьев. Сердце разрывалось при мысли о том, что она натворила. Майя закрыла лицо руками и зарыдала. Броситься с утеса — вот лучшее, что она может сделать. Спасти мир от чудовища, которым она стала. Только смерть прекратит это безумие. Пусть она не будет владеть собой, пусть не сможет остановить проникшего ей в душу Бесчисленного, но зато и вреда больше никому не причинит.

— Этим делу не помочь, сестрица, — негромко и чуточку насмешливо заметил странник. — Ваши с ней мысли накрепко связаны. Понимаешь? Прыгни — и она заставит Исток поднять тебя обратно на утес. И чем больше ты натворишь, тем крепче станет ваша связь.

Майя уставилась на него, распахнув мокрые глаза.

— Вы что, читаете мысли?

— И такой дар у меня есть, — сухо ответил странник. — Знаешь, как тяжело? — Тут он усмехнулся. — Слышать все, что думает каждый встречный… Вот уж радость-то! Мизерабли кричат: вот идет старый толстый Мадерос! У него изо рта воняет. Ноги тонкие, а брюхо только что не лопается. Горбатый. Уродливый. Ха! — странник помахал рукой в воздухе. — Как же мы любим друг друга судить! Как быстро наши мысли берут над нами верх! А вот Исток смотрит в самое сердце, сестрица. Не в лицо, а в сердце. По делам судит, по твоим делам. Не по чужим.

Майя умоляюще посмотрела ему в глаза:

— Скажите, как мне прогнать этого… это… то, что внутри меня?

— Сама знаешь. Ступай к Великой Провидице.

Но Майю мучили сомнения.

— Да, таков был совет Альдермастона Крюи. Но ведь и Бесчисленные тоже хотят, чтобы я шла в Несс. Откуда же мне знать, чего на самом деле желает Исток?

Путник почесал уголок рта тупым концом стило.

— Я ведь тебе уже сказал. Мысли твои перепутались с ее мыслями. И власть твой враг забрал большую. Но предки твои хорошо чувствовали Исток, — он заговорил тише. — Очень хорошо, сестрица. Голос в голове, голос в сердце — не одно и то же. Научись их разделять.

Путник назидательно постучал себя по лбу.

— Альдермастон Джозефус говорил: «Истина, которую я поведаю, будет в разуме и в сердце твоем, ибо снизойдет Исток и найдет обитель в твоей душе», — путник фыркнул. — Альдермастон Пол говорил: «Исток несет покой, подобного которому не знал никто, и покой этот в сердце и в разуме нашем». Иди в аббатство, сестрица. Учись там. В книгах Альдермастонов много мудрого. Твоим дохту-мондарцам такая истина и мудрость даже не снились.

Майя нахмурилась:

— Я всегда мечтала учиться в аббатстве, Мадерос. Но отец запретил.

Мадерос поджал губы:

— Знаю, сестрица. Сказано тебе, я всю твою жизнь записал. Интересное у вас Семейство. Так вот, послание.

Майя удивленно вскинула на него взгляд и вытерла глаза. Почему-то от этого разговора ей стало легче. Слова Альдермастонов несли с собой мир и покой. Как будто древняя мудрость была светильником, разгонявшим поселившуюся у нее в душе тьму.

— Я думала, вы уже…

Он прищелкнул языком.

— Нет, сестрица. Что я могу? Вспомнить совет-другой от стариков, которые повидали жизнь. А вот послание — это да, это я передам.

Откинув крышку своего ранца, он стал рыться внутри.

— Ах, blessit vestiglio!