Анастасия Соболевская - Корона двух королей

Всюду чинно беседовали разодетые, как на бал, придворные дамы и кланялись угодливые слуги. Откуда-то доносилось эхо песен и музыки. Кто-то смеялся, кто-то тихо сплетничал. Согейр завидовал этим людям, которые за повседневностью своей праздной жизни не знают, какие кровавые ужасы творятся у них перед носом. Он вышел на улицу.

Чуть поодаль у кузницы на лавках сидело несколько раздетых по пояс солдат. Это были эвдонцы, сразу видно — все рыжие, подобно детям огненного вихря, высокие, крепкие. Ангенорцам и кантамбрийцам нужно было проливать пот на плацу от рассвета до заката, чтобы держать себя в форме, а эвдонцы будто уже рождались с сильными рельефными мускулами, которые они считали необходимым прикрывать кирасами только в случае атаки или зимой. Они играли в карты, которые кто-то прихватил во время побега из дома, а Иларх, их командир, стоял рядом, точил топор, по лезвию которого тянулся эвдонский узор из корней деревьев, и грозно посматривал на игроков.

Иларх, как и все его люди, был дааримом, что значит по-эвдонски «осквернённый», то есть происходил из самой низшей касты. Это значило, что к нему и ему подобным на острове применялись самые жестокие законы из существующих там. На Эвдоне считали, что дааримы произошли от Муравьёв, которые жили в коре первого дерева Каратук и разъедали его древесину, и потому за людей дааримов на острове никто не считал.

Другими кастами были ксарды — ремесленники и торговцы, анаары — воины, нумар — люди науки и Даимахи — постулы Эвдона, которые дали обет чистоты крови своей касты. Они и представители других каст подвергали дааримов всем видам унижений, которые рассматривались как благодать, потому что те и так были слишком грешны от рождения. Возможно, по этой причине душа Иларха, в отличие от души Согейра, уже давно перестала саднить после каждого сражения, а память моментально вычёркивала картинки с изуродованными телами — он уже привык к тому факту, что жизнь жестока, и потому не стоит ждать от неё справедливости.

С Согейром они не были друзьями, но уважали друг друга. Иларх годился Согейру в отцы, но назвать его стариком у легата не поворачивался язык. Совершенно лысый, с густой белоснежной бородой, украшенной разноцветными деревянными бусами, с проколотыми ушами, этот жилистый эвдонец нависал над своими людьми, как Многоликая гора нависала над Паденброгом. Это был сильный мужчина, даже в своём почтенном возрасте способный в одиночку поднять ствол дерева и кинуть в сторону на несколько метров. Силён он был так же, как и плодовит. Двое из его сыновей примкнули к его отряду, ещё один уже давно стал Королевским кирасиром, трое умерли во младенчестве, а его младшему ребёнку, дочке, весной стукнуло пять, и они с дочерью Согейра часто устраивали проказы, за что обе получили прозвище Стрекозки.

Из защитной одежды Иларх носил специальный панцирь с оттиском двух перекрещённых топоров. По закону Эвдона ни он, ни другие беглецы более не имели права носить символ острова, но Иларх, негласный глава войска перебежчиков, хоть и ненавидел Даимахов всей душой, распорядился нанести на доспехи этот знак, чтобы воины даже на чужбине не забывали, кто они и чья кровь течёт в их жилах.

На родине за голову Иларха, как и за головы тысяч беглых дааримов, была назначена цена. Нет, сам он ничего не сделал против эвдонских законов, но вина лежала на одном из его сыновей, который по глупости сболтнул лишнего и тем самым подписал и себе, и своей семье смертный приговор. Иларх не мог позволить родным погибнуть из-за слов глупого мальчишки и проложил себе путь на свободу через трупы анааров.

Ангенорские солдаты звали их случайными воинами, потому что почти все эвдонцы до побега были слугами или чернорабочими и никто из них не имел никакого отношения к настоящей армии. Эвдонцы дрались бессистемно, нападая толпой, окружая жертву, как пещерные люди во время охоты на вепря, и брали массой, а вовсе не тактикой. Но во время драки эвдонцы были подобны вихрю и бились они по-эвдонски — пока не падали замертво. Истину говорили об эвдонцах — в них текла кровь мятежная, буйная, звериная. Кровь зверя, который долго томился в клетке и, наконец, вырвался на свободу.

Эвдонцев было сложно приучить к дисциплине, в отличие от кирасиров или кантамбрийцев, и потому король предпочитал держать их отдельно от остальной армии и поручал им мелкие задания, например, такие, как разведка. Эвдонцы умели подкрадываться бесшумно, будто ноги их ступали не по траве и камням, а по воздуху, и потому были незаменимы как лазутчики.

Они пожали друг другу руки, и Согейр передал Иларху приказ короля.

— Эта северная крыса всё никак не угомонится, — огрызнулся бородатый эвдонец и сплюнул себе под ноги. — Драть его надо, драть, как продажную девку, и дело с концом, а не церемониться.

Голос у Иларха был грубый, под стать его внушающей опасения внешности, рокочущий и громкий. Когда он гонял своих людей по плацу, редкий человек не ловил себя на мысли, что ему хочется поскорее удрать и не попадаться эвдонцу на глаза, дабы не навлечь на себя его гнев. Иларха побаивался даже наглый бык Альвгреда Лис, который, заметя его рядом, спешил выставить вперёд рога, чтобы быть готовым к атаке.

— Подняли задницы! — гаркнул он на своих людей, как на кухонных мышей, и со свистом рубанул топором рядом с разложенной колодой карт.

Калхас, старший сын Иларха, разочарованно кинул карты на стол и встал, бурча себе под нос что-то на родном наречии. Согейр не сомневался, что своих сыновей Иларх воспитывал точно так же, с матершиной и подзатыльниками. Становилось понятно, откуда в Марции взялась такая тяга к нарушению субординации.

Прежде чем развернуться и уйти, Иларх взглядом указал легату посмотреть вниз. Рана на ноге Согейра снова открылась, и кровь залила песок под его стопой.

— Шёл бы ты к жене, — сказал Иларх без особой заботы. — Ещё помрёшь.

На том они и расстались.

Каждый встречный кирасир отдавал честь своему командиру, поднимая вверх замотанный в бордовую повязку кулак. Только в Ангеноре было принято делать это левой рукой. В соседних графствах левая рука считалась нечистой, но ангенорские военные считали, что правая рука обязана всегда находиться на оружии.

На заднем дворе у бычьих загонов легату встретился Инто, мальчишка-конюх. Невысокий и нескладный, как телята, которых Инто как раз в этот момент гнал за ворота, чтобы те пожевали свежей травы, он все силы оставлял на конюшне и трудился сутками, почти ничего не тратя из заработанных денег. Мальчишке вот-вот должно было исполниться шестнадцать, и он уже начал мужать. Телята были совсем ещё маленькими и неуклюжими и постоянно цеплялись друг за друга рогами, слишком длинными для их голов, а зацепившись, мычали и смешно дёргали головами, а Инто мчался их разнимать. Его не пугало, что они могут случайно проткнуть его, он всё причитал, как же из них вырастут боевые быки, если они не могут даже пройти мимо друг друга, не зацепившись.