Елена Свительская - Моя пятнадцатая сказка [СИ]

Она молилась только за него. Вначале и за мужа, но тот, наглец, даже после рождения его сокровища, наследника его и впредь к другим женщинам ходил. Служанку молоденькую — старшую дочь ему что родила, первую из его детей — старшая госпожа со свету сжила, медленно яду подсыпая ей. А вот рабыню коварную, которую заставила подсыпать зловещий порошок, со свету сжить не удалось. И, более того, нахалка сына родила господину! Старшего из сыновей! О, как лютовала в тот день старшая госпожа! Даже ругалась на богов, допустивших такое непотребство.

Но мерзавка не умерла. Хотя и сына ее господин не признал. Мол, рабы скверно живут, вместе в доме одном, мало ли от кого негодная его родила?.. Ей наедине сказал, лаская ее, заплаканную, что, прости уж, любимая, но сына рабыни аристократы не примут. И цепляться будут так, что страшно. И лучше жить ему простым. Если примерным будет — он его назовет когда-нибудь свободным. И только.

На самом-то деле господин боялся, что если признает мальчишку своим, то однажды вдруг оборвется его судьба, может, во время малых лет еще. Он видел злые взгляды, которые бросала старшая госпожа на служанку, которую он сделал наложницей своею. Видел улыбки торжествующие старшей госпожи, когда болезнь неведомая стала медленно силы выпивать у молодой госпожи. Он, кажется, все тогда понял. Он смерти не хотел и сына своего, хотя мать его не слишком-то любил. Так, для разнообразия держал. Для красоты. Она тихою была, как и молодая наложница почившая. А старшая жена как гневалась, так могла и из опочивальни своей выгнать и вазой запустить. Или разбить об пол. Драгоценною, хрупкою вазой, дорогой. Как назло, она выходила из влиятельной очень семьи. А такого статуса и силы, и богатства клан самого господина никогда не имел. И родители их все решили за них. Приходилось ему терпеть ее дурной нрав. А главная жена вид делала, будто терпит развлечения его с женщинами другими или будто не замечает даже всех их со стороны.

Гу Анг милым славным вырос юношей. И ходили слухи по поместью, да, что уж не верить в длинные языки, и по всему городу, что Гу Анг, легкий как и иероглиф его имени, на самом деле — старший сын Хон Гуна. Ведь мать его убирала полы в личных покоях господина! Да, в общем-то, с чего это сам Хон Гун, один из главных чиновников города, даровал матери его лист с начертанием его имени? Ведь не стал бы дарить, если б был тот ему чужой? Да и в недели ближайшие две от родов рабыни, запершись, молилась пылко главная жена Хон Гуна. Вот с чего бы она вдруг стала рьяной такой и верующей?.. Да с чего, кстати, месяца два после того, когда слухи о Гу Анге ходили уже по Сяньяну, в поместье Хон Гуна до смерти запороли тридцать три слуги и двадцать два раба? Не от того ли, что кто-то из них проболтались?..

Ен Ниан ужасным рос. Он часто мучал Гу Анга, из-за которого часто плакала его мать. Хотя тот и не делал ничего. Не у него привычка была разбивать старые драгоценные вазы. Не он украл нефритовое кольцо. Хотя нашли его у него.

Ох, и радовалась в те дни главная госпожа! Ох, и мечтала от первенца мужа избавиться!

Но когда-то добрый сердцем Гу Анг защитил от подвыпивших чужих рабов Кэ У, дочь умершей наложницы. Сам тогда сильно пострадал, хромал с тех пор. Она же смогла убежать, покуда они отвлеклись на него. Потом рабов хозяин их на глазах Хон Гуна и прислуги своей всех забил до смерти. И дружили соседи с тех пор как обычно. А рабы… а кому дело есть до сдохшего раба! Тем более, что дерзнули касаться руки молодой госпожи, говорили мерзости ей, напугали страшно.

А как притащили Гу Анга связанного на пыточной двор, так прорвалась молодая госпожа туда — еще и десятка ударов не нанесли — и на колени упала перед отцом. И сказала, что это она украла кольцо. В слезах стояла часа три на коленях перед покоями господина, покуда тот тяжело думал, что же делать теперь с неожиданным ее признанием.

Ее страшно тогда избили. В чулане, лишь при отце. Мол, даже если и дочь старшая господина, должна место свое знать, не завидовать женщинам старшим, что у них украшения красивее, тем более, чтоб не смела больше воровать, врать и подставлять других. А Гу Анг, сын рабыни, остался тогда живой. Раба бы за воровство не пощадили, забили бы в назиданье другим.

А она, избитая и отпущенная, зашаталась от слабости, упала в пути, да угол стола зацепив, ослепла на левый глаз. С ужасным шрамом на лице ходила. Хотя прекрасным было до того ее лицо. Но стало теперь ужасным.

И, хотя она дочерью была влиятельного Хон Гуна, даже из семей купцов никто в жены ее брать не хотел. Совсем.

Ен Ниан открыто смеялся над ней, уродиной звал. Говорил, что на свете одна только дура такая родилась. На что подставилась, соврав, будто сама украла кольцо?

— Ты не поймешь, — с улыбкой краткой раз лишь сказала Кэ У, но улыбка ее не была видна целиком за прядью широкой и краем шали, расшитой жемчугом, что закрывали ее лицо на половину.

— Я не пойму, — с усмешкою подтвердил младший брат ее и наследник семьи, лениво обмахиваясь роскошными веером с изящейнейшими иероглифами и горами, рукою сделанными лучшего столичного мастера, — У женщин только лишь есть всего, что красивое лицо. — взглядом насмешливым скользнул по одеяниям поверх ее быстро вздымавшейся груди, — И еще кое-что. Но то у женщин у всех одинаковое. А ты потеряла свое лицо из-за него. Из-за сына раба!

Хотела что-то девушка сказать еще, но смолчала. И, поклонившись молодому господину, дня пожелав прекрасного ему, голову гордо подняла и с достоинством ушла.

Но отец, случайно увидевший их двоих рядом… С чего бы это вдруг рядом их двоих?.. Он, испугавшись, ближе подошел. И все расслышал Хон Гун. Он морщился и сердито сжимал кулаки. Он от гнева свой веер сломал, в руке его ручку раздавив и бумагу порвав. Ухмыльнулся краешками губ Ен Ниан, но виду не подал, что приметил его.

На тот раз обошлось.

Но в дни другие шутить над сестрою изуродованной продолжил наследник Хон Гуна. И мрачнел, и есть отказывался в некоторые дни усталый хозяин усадьбы, влиятельнейший чиновник столицы. Но почти совсем бесправный внутри своей семьи. Он уже второго своего ребенка защитить не сумел! Хотя слезы его не видел никто. В темноте слезы не видны. Особенно, если молча зубами рукав закусить и смолчать. Особенно, если под видом простуды и важного дела по службе избежать всех своих женщин и жен.

И ликовала старшая госпожа, видя хмурость и недомогания проснувшиеся супруга. Ужели боги молитвы услышали ее? Ужели скоро поместье и богатство все сыну ее все перейдет, да право командовать им?..

Она не любила супруга своего. Ее родители сосватали за него, а увидела раз первый у брачного ложа, при свете светильников, когда он с головы ее красное покрывало снял. Она любила когда-то охранника молодого в родном доме. И никому не сказала о том, даже тому. Она умною девочкою была. А потом муж, переезд… Она уже забыла, что когда-то любила.