Елена Свительская - Моя пятнадцатая сказка [СИ]

Как и хотелось ей, сына молодого ее, ребенка единственного — дочь поздно родилась и рано умерла, в первый еще год, случайно чернильницу на себя уронив, глаза чернилами заляпав, да, отползая, с лестницы упав — его во всем Сяньяне знали. Да только дурно говорили всегда о нем.

А об Гу Анге говорили с теплотой. Он еще часть денег, отцом подаренную за отправку важного письма в другую, далекую провинцию, к давнему другу, ставшему там губернатором, бедным семьям Сяньяна раздал.

Сначала робко у него мальчонка замызганный попросил матери на лекарства, чуть-чуть, потом обещал отдать, жизнью своею или молитвами — и юноша добрый отдал, так что и на лекарства хватило, и на дом новый, на украшения для дочерей ее, с которыми они быстро женихов нашли. Из бедных. Но бедным лишь несколько колец да браслетов нефритовых — уже приданное роскошное. Уже можно продать да купить себе еды в голодный год.

Потом и о нищих Гу Анг призадумался других. И деньги раздал. И слухи новые по столице о нем пошли. Случайно услышав какой-то из них, Хон Гун потом улыбался недели три. Да, он сына не признал своего, первенца своего не признал. И за то пред предками ответ держать ему — он дурно со старшим сыном своим поступил — но все-таки, даже будучи рабом и сыном рабыни, и сыном неизвестно кого, даже так родившись и выросши, его Гу Анг заслужил восхищение людей. А гордость за сына — то лучшее украшение седин отца! Никакие шпильки драгоценные так не украшают гордо поднятую голову, как достойный и добродетельный сын. Даже если не знает никто о том. Но он-то знал! Кроме него мужчин не принимала его нежная Мэй Ли. Точнее, вид делала, что принимала охотно еще двоих, из рабов, чтоб подозрения в отцовстве на господина ее не легли. Но принимала неохотно и редко. Да и… разве можно дурно отзываться о женщине, что в одиночку взрастила такого сына?! Не то, что творение его и старшей госпожи.

Шло время, годы шли. Дочерей всех своих пристроил замуж за людей влиятельных Хон Гун. Кроме старшей дочери от умершей молодой жены — он посмертно звание жены своей ей даровал. И люди судачили, разумеется, о том. Но из-за Желтой реки старшая госпожа соперницу достать уже не могла. А потому, зубы стиснув, стерпела и это униженье.

Шло время, годы шли. Кипела жизнь в Поднебесной. Император их нынешний, Цинь Шихуан, деловой был. Мало того, что объединил все царства Восточной Чжоу, оружие у населения все отобрал, да переселил десятки тысяч семей знати разных царств в столицу новую Сяньян, так и после не успокоился.

При Цинь Шихуанди соединили стены оборонительные северных царств Чжоу, положив начало невиданной стене и длинной, которую потом, спустя века, будут вспоминать вместе с именем Поднебесной. Дорог несколько важных император заложил, чтоб ездить удобно было до окраин империи из столицы. Выгнал племена сюнну за Великую стену. Забрал много земель от племен юэ.

А что последователи великого Конфуция посмели возражать мнению и желаньям, так то император прощать не желал. Сжигали тексты без жалости. Людей погребали заживо.

Гу Анг, отца однажды застав в волнении, рискнул спросить, случилось что. И тот вдруг ему признался, поднос с едой принесшему, что имел при себе текст, записанный учеником Конфуция — и сохранить бы хотел. Но боится, что если у себя сохранит — за то он гибель принесет для всей своей семьи. И юноша, волнение увидев доброго господина — тот был обычно с ним дружелюбным и милостивым — всем сердцем возжелал долг благодарности ему вернуть. Ему, ведь Гу Ангу так повезло с хозяином! И, поднос почтительно на стол опустив — ни капли не пролил — на колени бухнулся пред господином.

— Позвольте мне сохранить те документы? Я подальше от поместья уйду. И спрятать постараюсь. Если меня поймают, совру, что украл. А вы не скажете никому, что я вышел из вашей усадьбы.

— Да тебя весь Сяньян знает! — улыбнулся его отец.

— Я уйду далеко от столицы! — пылко юноша сказал ему.

Отец долго бродил по комнате в нерешительности и сын его, сын почтительный его, взращенный рабом, ждал ответа его с почтительным волнением. Уж очень помочь ему хотел! И это читалось на лице его. И тронут был Хон Гун подобным отношением.

И, юношу за плечи подняв — впервые он прикоснулся к нему — заставил подняться с колен, в раз первый.

— Ну, хорошо, — сказал он, хотя и не хотел опасности такой сына любимого подвергать своего, самого любимого из всех троих, но понимал, что в этом надежда наградить Гу Анга потом свободой и, может, деньгами и местом слуги еще. А иных идей на тот счет не имел, — Я дам тебе еще семь книг. И, может, так и не поймут, что идешь ты, желая укрыть текст ученика Конфуция. Ты будешь врать, что просто с посылкою идешь. Я письмо тебе напишу. А адрес на бумаги листе мы водою размоем. И письмо под моим. Будто в реку случайно упал, но быстро вплыл. И книги…

— Но стоит ли книги?.. — юноша робко подал голос, — Книги священны! — он виновато потупился, со взглядом столкнувшись его, — Тем более, вы так дорожите книгами, мой господин!

Улыбнулся вдруг Хон Гун. Старший сын его читать и писать не умел совсем, но почтительность к книгам и к знанию перешла и к нему. В отличие от некоторых. Ругали Конфуция чиновники и студенты, ругала знать и переписчики, желая понравиться императору. Ругал его и Ен Ниан. Самого великого Мудреца и Учителя! Но Гу Анг мудрецов и знания уважал. Красивый сын у Хон Гуна вырос! Очень красивый. Жаль, что и не скажешь: мой. Но, признайся тогда Хон Гун, так, может, Гу Анг до дня сегодняшнего и не дожил!

И, сверток получив простой, массивный, а под ним — сверток из драгоценных шелковых тканей, покинул ночью Гу Анг усадьбу. А куда ушел — никто не знал. Разве что господин объявил поутру, слугам и стражникам своим, поднятым разгневанным Ен Нианом на поиски Гу Анга, что сам кое-что тому поручил.

— А, может, просто вы пытаетесь спрятать этого мерзкого вора? — наследник его проворчал, продолжая сжимать меч.

Он хорошо владел мечом. Что было единственным его украшением.

Точнее, лицо его было прилично еще, хотя и не слишком. Тело крепким. Но кто в здравом уме в столице хотел бы, чтоб избалованный ветреник и, хуже всего, сын непочтительный Хон Гуна вошел бы в их семью?! Да люди, дочери и, матери особенно, даже простые наложницы, богов лишь молили, чтоб зять такой обошел жилища их семьи! Хотя по знатности и по богатству, по статусу сына старшего своей семьи он был один из лучших десяти женихов.

— Я правда кое-то поручил ему, — с улыбкою сказал отец, да слуг поманил к себе.

Сын мрачно за ними подошел, встал, чтобы не коснуться случайно их: он брезговал.

— То дело важное. И лучше, чтобы слухи о том за стены поместья не шли, — нахмурился мрачно Хон Гун, — Ежели узнаю, что кто болтал — заживо сварю, — на сына старшего посмотрел, — Даже если это будешь ты.