Мария Лунёва - Твой шёпот в Тумане [СИ]

Мой брат прожил не больше недели и умер в своей люльке. Эмбер же упрямо боролась за жизнь. Именно тогда за нашим сараем появилась первая могила.

Моргнув, я отогнала воспоминания. Эмбер умолкла и тихо дышала под моим боком.

— Я знаю, что говорила это много раз, но я люблю тебя, Эм. Я всегда хотела заменить тебе маму. И мне было стыдно, что я успела насладиться её любовью, а тебе достались такие крохи. Я видела, как ты стоишь у окна и ждёшь её взгляда, улыбки. Она всегда была занята, мы с Лестрой крутились возле неё — помогали, а ты сидела одна.

Сестрёнка шмыгнула носом, от её кожи исходил странный чёрный туман, но я не стала заострять на этом внимание.

— Я тоже тебя люблю, Томма, — тихо шепнула Эм, — и меньше всего на свете я бы хотела, чтобы сейчас ты находилась рядом со мной. Я не хочу, чтобы ты умерла.

Тебе нужно было остаться у вардов. я была бы спокойна, зная, что ты будешь жить.

У меня никогда не было будущего, и ты это знаешь. Ну, кому я нужна, такая болезная. Ни один мужчина на меня без жалости не взглянет, ни один не захочет. как женщину. Я никогда не обниму своё дитя. У меня будущего нет, но оно было у тебя. Понимаешь, а ты сама приговорила себя.

Я упрямо поджала губы.

— Мы ещё живы, — шепнула я.

— Я чувствую мёртвых, Томма, я отвожу их от дома прямо сейчас, но моих сил так мало. Они бродят под стенами. Я ощущаю их холод и голод. А еще они ищут: им кто-то нужен живым. Они будто свора пригнанная, чтобы отыскать кого-то одного и уничтожить остальных.

Словно услышав нас, под окном захрипел покойник. Сглотнув, я непроизвольно притянула сестру ещё ближе.

— У тебя ладонь в крови, — тихо шепнула она.

— Упала с лошади, — призналась я, — оказывается, ехать верхом очень сложно.

С минуту мы молчали. Волк неподвижно стоял у входной двери и никак на нас не реагировал. Зачем только поплёлся за мной. Жалко его было… и его, и себя, и даже варда, который точно разозлится, когда поймёт, что я сбежала. Северянина, наверное, жальче всего. Не заслужил он такого обращения. Было бы у нас время, возможно, всё и наладилось. Слюбилось. Срослось. А может, и нет. Слишком разные мы были.

— Знаешь, Эмбер, а мне этот мужчина, вард, очень понравился внешне. Никогда раньше особого внимания не обращала на парней наших. А тут… — я запнулась, улыбнувшись. — Я о нём даже фантазировала. Узнать бы, как он целуется.

Сестра завозилась и приподняла голову.

— Зачем же бегала от него? — на её лице было столько непонимания.

— Как зачем, милая? Затем, что князь он северный. Поиграется мной и бросит. Не верю я в любовь богатеев, наделенных властью, — из моей груди вырвался тяжёлый вздох.

— Но жена их вардигана прислуга бывшая, — снова запела знакомую песню Эм.

— Ив это не верю, — горькая усмешка коснулась моих губ. — Знаешь, даже если и женится он на мне, что уже сродни сказке. А дальше, Эм? Ведь нужно соответствовать статусу. А я кто?

Я замолчала, обдумывая собственные мысли.

— А ты девушка, что толком и читать не может, — тихо выдохнула сестра, правильно поняв мои слова.

— Да, — я кивнула своим думам. — Читаю по слогам, написать имя своё и могу.

Мира не видела, историю даже нашего княжества не знаю. Только сплетни, разве что. Ему ведь и поговорить со мной не о чем будет. Я ему неровня. Мне никогда не войти вих общество. Насколько хватит его любви?

Прикусив губу, я выдохнула. Печально.

За окном что-то звякнуло, и кто-то сильно приложился о раму, оставляя на стекле кровавый развод. Волк зарычал, скалясь. Мы затаили дыхание.

Ладонь, скользящая по запотевшему от тумана окну. Толчок. Ещё один. По затрещавшему стеклу, разрастаясь, побежала трещина.

Волк зарычал громче, но от двери не отходил.

— Моих сил больше ни на что не хватает, и на чердак не заберёшься, там всё гнилое, — пожаловалась сестрёнка.

— Ничего, переживём, — не веря в сказанное, подбодрила я её.

Шли минуты, замерев, мы все ждали, что окно разобьётся, и к нам ворвутся мёртвые. Но ничего не происходило. Время тянулось мучительно долго, мы вздрагивали от каждого звука, доносящегося снаружи. Ждали собственной смерти, а она всё тянула с нами, словно играя.

Шорохи, мычания и хрипы.

Наша ветхая дверь не могла оградить нас от тех, кто снаружи. Волк тихо отходил к кровати, на которой мы лежали и это насторожило. Зверь больше не рычал. Он, как и мы, боялся издать лишний звук. На нашем крыльце, как и всегда, висел факел для ночного освещения. И сейчас мы отчётливо видели тени через щель между входной дверью и полом.

— Томмали, — шепнула Эмбер одними губами, — когда умрём, мы же встретимся с мамой и папой.

— Конечно, милая, — как можно уверенней ответила я. — Мы снова окажемся все вместе: ты, я и Лестра. Папа будет, как и прежде, стругать из дерева фигурки и прятать их нам под подушки, а мама испечёт пирог с мясом, большой, чтобы хватило всем.

Удар в дверь заставил меня замолчать. Сверху посыпались куски глины. Снова удар и ещё один. Верхняя петля не выдержала, и косяк чуть отошёл от стены. Волк зарычал и, запрыгнув на кровать нам в ноги, принял боевую стойку, опустив голову и прижав уши.

Он готовился нас защищать.

Снова удар. Косяк не выдержал, и дверь распахнулась и упала на пол. Звук оглушил. Зажмурившись, я не могла себя уговорить взглянуть в дверной проём, и только громкий рык зверя вывел из оцепенения.

Волк рванул вперёд и в прыжке вцепился в горло вошедшему неупокоенному.

Невысокий мужчина в окровавленной рубахе без видимых следов разложения повалился на пол. Сглотнув, я наблюдала, как борется зверь с тем, кто ещё пару дней назад дышал.

Вслед вошли еще двое. Мертвецы заозирались, ища живых. Мы с Эмбер даже не дышали. Один писк нас выдаст с головой. Время остановилось.

Волк. расправившись с первой жертвой, накинулся на вторую. Мертвые не сопротивлялись зверю: им интересны лишь люди.

Их целью были мы.

Никто не знал, почему мертвяки, убивая людей, не трогали их собак. Почему охоту они вели лишь за себе подобными. Что творилось в их голове? Понимают ли они, что мертвы? Осознают, что убивают? Или же, нет. Эти странные мысли одна за другой проносились в моей голове.

А между тем, в наш дом вошли ещё двое. Шатаясь, они проследовали до середины комнаты и остановились, покачиваясь. Их словно живые лица не выражали абсолютно ничего. Ни страха, ни голода, ни одной эмоции. Только пустые глаза с лопнувшими сосудами.

Мертвые озирались. Я понимала, что они нас обнаружат. Это дело пары минут, а. может, и одной, длиною во всю нашу жизнь. Сглотнув, я почувствовала, что на руку капнуло что-то мокрое.

«Эмбер плачет» — поняла я.

Её тьма окутывала нас, как кокон. Укрывала от взора неупокоенных. Те же, водя носами, ходили по комнате кругами, что слепые. Но Эм была слаба. Тёмная завеса таила, предательски выдавая наше укрытие.