Мария Лунёва - Твой шёпот в Тумане [СИ]

— Не он загубил! — бешено взвизгнула старуха. — В утробе оказалось двое! Два младенца! Вся сила досталась Эмбер. Сила, данная на двоих. Эта маленькая пожирательница ещё в утробе смогла защитить мать, но погубила брата, выпила его жизненную силу. И тебя бы когда-нибудь погубила. Она сама тьма. Она истинное дитя Тумана. Дитя Танука.

— Перетопчешься, — хмыкнула я. — Папа мой, родненький, хорошо её воспитал.

Если она кого и пожрёт, то только тебя.

— Это место нереально найти, — кажется, я услышала в голосе этой твари тревогу.

— Всё реально, бабушка, — выплюнула я.

— Ну, даже если и найдёт, то я буду уже в твоём теле. А тебя твой же муженёк придушит своими руками, или голову оторвёт. Так он поступает со своими врагами.

Я посмеюсь, глядя на ТВОЕ мёртвое новое тело, а мне достанется красавец муж, власть и всё, что я заслуживаю.

— А Лестра? — страх липкими щупальцами сжимал сердце. — Зачем её вы убили?

Что тело её не подошло?

— Не я. Гуроны, — прошипела старуха. — Они и глянуть мне на невольников не дали, умертвили всех. В этом сарае, — она обвела рукой пространство, — по одному и убивали. Видишь, как символично вышло: она свои последние часы жизни здесь провела, и ты останешься здесь гнить. Моё тело уже дряхлое, долго оно не протянет. Если бы я знала, что она среди пленников. Я бы забрала её тело, она была моложе тебя и, чего скрывать, красивее.

— Ты такая древняя, что совсем забыла о смысле нашей жизни, — прошипела я, чувствуя, как слёзы скатываются по щекам, слепя и причиняя дополнительную боль. — У тебя под носом убили внучку, кровь твою, а ты сокрушаешься, что такое тело пропало. Зачем тебе, вообще, жить? Чтобы искать новое тело? Зачем ты живёшь. старуха? Да, меняй ты хоть сотни тел, душа-то старая, мёртвая. сгнившая и истлевшая. Ты просто живое умертвие. Очередная тень, но заточенная в плоть.

Ты падаль, бабушка. Просто, гнилая падаль!

— Умолкни, — старуха подскочила и зло склонилась надо мной. — Я служу богу Тануку!

— Да, который, как и все прочие, давно от тебя отвернулся. Себе ты служишь. Так давно живёшь, что страшно сдохнуть. Найди в себе силы и умри человеком, а не броди по туману живым умертвием.

— Заткнись, соплячка, наш род восстанет из пепла! Мы завоюем эти ослабленные земли и будем править во имя Танука.

Я истерично засмеялась.

— Род, что ты сама же и сгубила. Совсем с катушек съехала, тоже власти захотелось. Эдакая владычица мирская, — я никак не могла унять свой смех.

— Да умолкни ты, — взревела она. — Ничего, скоро полночь. Я совершу обряд, и ты умолкнешь навсегда. В моём теле особо не повеселишься.

Тяжело дыша, старуха пошаркала до двери и обернулась.

— Я была неправа — ты вся в отца. Такая же неугомонная. Мне будет приятно вселиться в твоё тело и получить всё то, что у тебя есть.

Мне очень хотелось показать ей кукиш, но я сдержалась. Мысль о ритуале не давала мне покоя. Нужно что-то предпринять. Я снова закашлялась. Старуха глянула на меня напоследок и вышла. Тварь!

Тяжело дыша, я попыталась встать. Перед глазами всё поплыло. Тело било в лихорадочной дрожи. Кое-как, опираясь на деревянную стену, встала на ноги. Так плохо мне ещё никогда не было.

Шаткой походкой добралась до двери. Она ожидаемо оказалась заперта. Страх ледяной рукой сдавил душу. Наверное, и мама тут когда-то надеялась на спасение, но папа не успел, не смог вырвать её из рук этой сумасшедшей. Я всем сердцем верила, что Вульфрик меня ищет, но сидеть, сложа руки в этом сарае нельзя. Иначе он может найти уже вовсе не меня.

Собрав всю волю в кулак, я медленно обошла сарай по кругу, проверяя каждую доску в стене: искала прогнившие или плохо прибитые. Ничего. Хоть снаружи сарай выглядел ветхим, сделан он оказался на совесть. В моей голове роились разные мысли.

Здесь умерла Лестра.

Это наполняло сердце жгучей болью и ненавистью. Здесь она сделала свой последний вздох. И пусть мы не ладили порой, но мы сестры: мы делили последнюю тарелку супа на троих, одежду и даже укрывались единственным тёплым одеялом холодными зимами. Мы были семьёй. И все наши ссоры и размолвки не в счёт. С кем не бывает.

А эта старая тварь, пригревшая здесь гурон, уничтожила всех, кого я любила.

Я никогда не испытывала столько ненависти к кому-то. Как же мне хотелось сейчас самой сжать её дряхлую шею и придушить.

Собрав все силы в кулак, я ударила по двери. Ничего. Снаружи всё так же лил дождь. словно оплакивая меня. Лёгкий сквознячок скользнул из-под двери, и я ощутила знакомый запах свежей древесины и смолы.

«Вульфрик» — вспыхнула в моём сознании мысль.

Я снова ударила по двери и отшатнулась, когда она легко отворилась…

Моего любимого мужчины там не оказалось, но всего в шаге от меня, колыхаясь, в воздухе парила серая тень. Та самая, что мы видели в храме и в доме отшельников. Я была в этом абсолютно уверена. Вздрогнув, тень подплыла чуть ближе и с моих глаз градом полились слёзы. Лицо призрака словно прояснилось, на меня с такой любовью смотрел папа.

Зарыдав, я засунула в рот кулак, не в силах справиться с эмоциями.

«Моя доченька, — шепнула тень, чуть подрагивая, — моя любимая девочка».

Слёзы душили удавкой.

— Папа! — выдавила я из себя. — Папочка!

«Иллюзия… как я учил… они ищут».

Я моментально всё поняла и набросила на себя самую лучшую свою иллюзию.

Там, где только что стояла я, теперь окружающие могли увидеть небольшого дворового пса. Вздрогнув, я опустилась на четвереньки.

Тень снова пошатнулась и поплыла вперёд. Я, хлюпая потёкшим носом, поползла за ней. Моя грудная клетка ужасно болела. Кашель прорывался наружу. Глаза щипали и горели из-за воспаления. Но я упорно ползла вперёд.

Меня ищут.

Главное, выбраться отсюда.

Позади послышался крик. Гуроны заметались вокруг и загалдели на неизвестном мне языке. Тень отца чуть сдвинулась в сторону с протоптанной широкой тропинки.

Вокруг нас кружили другие призраки. Они, словно помогая мне, столпились вокруг, ограждая от размалёванных воинов.

Только сейчас я поняла, почему отец запрещал мне рассказывать о своём даре.

Видимо, предвидел, что когда-нибудь он сослужит мне добрую службу и поможет выжить. И он не ошибся. Я медленно ползла вперёд в образе дворовой жалкой собаченьки, окружённой десятком сбившихся теней.

И никто не обращал на меня внимание.

Кашель я душила в груди, не давая ему вырваться и выдать меня с головой. Утопая коленями и ладонями в грязи, переставляла конечности из чистого упрямства.

«Следы» — зашептали вдруг тени.

«Следы! Следы! Следы!».

Обернувшись, поняла, что тянутся за мной совсем уж не собачьи отпечатки лап.

Тени, колыхнувшись, закружились и зависли над самой землёй, скрывая мои следы от чужих глаз. Я же сдвинулась с тропинки ещё дальше и теперь пробиралась по траве.