Мари Пяткина - Тень последней луны

Главное правило — не хватать Пола сверху, — Веля усвоила не сразу. Уж слишком мило он топал по своим делам, ни дать, ни взять большая крыса с белым черепом вместо головы, а на черепе — чёрные провалы глаз и чёрные уши. Омерзительная няшка, прелестное чудовище. Но стоило умилиться и схватить его за спинку в порыве нежности, как в палец, руку, запястье или ладонь, куда он мог дотянуться короткой, не слишком гибкой шейкой, впивались острые зубы, которых у Полтинника, как узнала из интернета Веля, было ровно полтинник. Постепенно Веля приловчилась поднимать Пола так, чтоб он видел, что его берёт на руки ма, а не большая хищная птица.

К лотку Полтинник привык быстро. В опилках рылся с вдохновением, как умный котик, а размороженные ягоды ел настолько мило, что любо-дорого смотреть. На этом прелести заканчивались.

Ни единой ночи Полтинник не дал проспать от начала и до конца. Вечером он развивал активность и начинал шуршать по углам, двигать мелкую мебель и прыгать по большой. Он с топотом носился по комнате. Куда, зачем спешил — непонятно, но в стену Веле стала стучать соседка-упаковщица. Ничего, Велю стуком не испугать — до приёмных родителей она успела побывать в государственном детдоме. Поэтому она вполне бесцеремонно стучала в ответ, — иначе с цехом упаковки нельзя.

Когда Пол вырос, гибкий хвост перестал держать его на ветке. Он часто с грохотом валился вниз, впрочем, почему-то без травм, хотя Веля каждый раз пугалась. Если ему приходилось карабкаться на шкаф по таинственным, магическим делам, он падал прямо на Велю как раз в тот момент, когда она уже выключила ноутбук и с лёгким сердцем засыпала.

По мере роста характер Пола становился всё более суровым, мужским; внешность тоже изменилась. Теперь его нижняя губа постоянно блестела от слюны и отвисала с самым брезгливым видом, отчего посторонним казалось, что зверь язвительно и мерзко ухмыляется. Выросший к лету, не меньше взрослого кота размером, Пол по-прежнему ездил на Веле, вцепившись ей в спину и умостив длинную белую морду на плечо, а чешуйчатым хвостом по-свойски обнимал за талию.

— Господи, девушка, — сказал однажды тот сосед, жена которого стучала Веле в стенку, — это ж можно е©ться, какой урод. Как ты его в руки берёшь — не представляю…

Он аккуратно обошёл Велю стороной, держа на вытянутых руках горячую кастрюлю с голубцами, заботливо накрученными женой на неделю вперёд.

— Его вилами надо и на мусорку. Чупакабра, б©!

— Американские фермеры разделяют ваше негодование, — равнодушно ответила Веля.

— Я по телеку смотрел, они примитивно развиты, — гнул сосед, вероятно, с целью обидеть девушку со зверушкой.

— Слыш, Андрон, — Веля мотнула головой вбок — ужасный, навязчивый жест, всегда появляющийся в сердитые моменты.

Она по опыту знала, что если стать прямо, сжать руки в кулаки и посмотреть в глаза с ухмылочкой, гораздо большая процентная вероятность, что противник отступит, чем нападёт.

— Совсем ты далеко от него ушёл, молодец! Телевизор смотреть научился, непримитивный водила ты наш!

И Пол, будто понимая слова, а может, чувствовал агрессию ма — широко открывал свой длинный, очень бледный рот с пятьюдесятью зубами, и шипел. Зато, когда Веля кормила его виноградом или чесала ему брюшко — урчал от удовольствия и цокал, будто посылал тысячу воздушных поцелуев.

На всякий случай Веля собрала денег, вернулась на зоо-рынок и купила удобную хорьковую клетку. У выхода ей снова встретился бородатый торговец сенбернарами. Он поспешно отвернулся, видимо, вспомнил погоню и устыдился. Но Веля, на всякий случай, снова села не на свой номер и покаталась по городу.

К сожалению, спросом клетка не пользовалась — Пол предпочитал свободный выгул по комнате и путешествия на плече по блоку. Он не был тёплым, не грел, как воротник, больше сам грелся о Велю. Зато и блох на нём не было — опоссумов блохи не любят, уж слишком хладнокровны. А вот Велино сердце он всё-таки согреть сумел. Она стала подумывать, как ещё благоустроить Полу жизнь. Снять, что ли, половину частного дома на окраине? Ну, добираться придётся дольше, зато Полу будет где погулять. Казалось, всё начало устраиваться.

***

Человеческая жизнь однообразна. Кем бы ты ни был, какую бы нишу в социальной многоэтажке не занимал, в бельэтаже обитал бы или в подвале, ты всё равно живёшь по раз и навсегда заведённому сценарию, совершаешь одни и те же алгоритмы. Разумеется, ты меняешься вместе с миром, но эти изменения так медленны и незаметны. Ты меняешься, попав в другую социальную нишу, но очень быстро замечаешь, что снова оказался в рутине. Даже самые чудесные приключения, самая насыщенная событиями жизнь (да-да, есть и такие жизни!) становится обычной, ведь, в конце концов, всё зависит всего лишь от восприятия, а оно притупляется, как вкусовые рецепторы, теряет яркость. И если представить нашу размеренную жизнь в виде полотна, нельзя не заметить на нём насечек. Это яркие события, разделившие её на «до» и «после». Вот эта насечка поделила полотно на «до переезда» и «после», потому что Велькин переезд от приёмных родителей был ярким событием. А вот эта — на «до травмы» и «после», потому что травма многое изменила, к примеру, научила проигрывать. Или «до опоссума» и «после», потому что Пол изменил всё.

По ночным звукам Веля научилась определять, чем занят зверь — ест с прикольным чавканьем или пьёт воду, роется в лотке или бродит, и где именно бродит, и что именно там делает, к примеру, рвёт тряпку, или лижет ножку стола и трётся о неё мордой — метит, потому что разные части комнаты звучали по-разному. Научилась она и спать под эти шорохи и стуки. Заведись сейчас у Вели полтергейст, она и глазом не моргнула бы, списала б всё на шуточки опоссума. Но звук, от которого она проснулась, был совсем неправильный.

В комнате кто-то был. Он стоял рядом с кроватью и дышал.

Опоссум тоже почуял чужака: прекратил возиться со своей деревяшкой, по которой с вдохновением бродил, когда Веля собиралась спать. Наверное, как полагалось ему по природе, неподвижно застыл с широко открытым ртом и, невидимый в темноте, пугал чужака. Сна как ни бывало. Как чужак проник в комнату — совершенно непонятно, Веля отчётливо помнила, что запирала двери на ночь. Она всегда запиралась, чтобы Пол не отправился гулять по этажу, как однажды уже случилось, и найти его удалось только благодаря соседскому пекинесу и его стойкому возмущению на дальний угол лоджии, заваленный всяким хламом.

Кто это? Какого чёрта ему надо? Денег у Вели не водилось, особого имущества тоже, из драгоценностей — один кулон копеечной ценности, его Веля всю жизнь носила и не выбрасывала сугубо из сентиментальности. Вахтёр дядя Витя сидел на первом этаже и не пускал посторонних, в общем, грабителю здесь делать было нечего. Воздыхателя у Вели не было, разве что чужой воздыхатель лез через окно к кому-нибудь ещё, но ошибся этажом. Кто там живёт над нею? Кажется, Марина, девушка сочная и разведённая. Конечно, в том случае, если это не маньяк, специальный швейный маньяк из тех, которые лазают по общежитиям швейных фабрик, а не выбирают укромные места вроде железнодорожных путей, заброшенных ферм и прочих избушек на курьих ножках. Всё бы хорошо, да только окно у Вели тоже накрепко закрыто, остаётся дверь.