Мари Пяткина - Тень последней луны

Они всё кружили друг против друга, подставляя щиты под секиры противника и чуть отдёргивая их в момент удара, от этого ужасные удары, которыми оба обменивались, теряли силу, а щиты оставались не щерблёнными.

Король подумал — Шепан явно выжидает, когда он устанет и откроется. Он упорный, как и король, воевал всю свою жизнь, как король, а вот держать себя в руках, как оказалось, не смог. Ему подумалось, что оба они созданы для боя, как волки, которые приходят на поле после, пожрать падали. И вдруг он понял, что больше не сердится на этого человека, а в сердце простил его и понимает. Значит, точно следовало поскорее с ним покончить.

Он усилил удары с расчётом, что повредит ему щит, но и тот будто чутьём угадывал, чего хочет король и не сделал ни единого промаха. Король напомнил себе, что бывший дружок видит в его смерти приз, и только и ждёт, чтоб по-волчьи вцепиться клыками ему в горло.

— Что она тебе наплела? — спросил Скер, с лязгом обрушивая лезвие на щит приятеля.

— Какая разница? — Шепан, с прижатым к телу щитом, казалось, экономил силы для удобного момента.

Король чуть помедлил и тут же получил сильнейший удар в свой щит обухом, рука болезненно отозвалась, а под черепом блеснула вспышка боли.

— Она лжёт тебе, со мной она тоже притворялась любящей дочерью.

— Я знаю. Я же с ней сплю.

И Шепан пошёл вперёд. Он дважды обрушил секиру на его щит, стараясь попасть ему в плечо, но ярость уже снова потащила короля за собой, и он отбил удары приятеля с такой силой, что тот отступил на несколько шагов и секира в его руке, король видел, дрогнула.

Лицо заливало потом, Скер сорвал шлем и отбросил в сторону. Ликование трибун затихло — теперь всем стало понятно, что это смертельный бой. В наступившей на арене тишине слышно было только хриплое дыхание бойцов, даже море, казалось, прекратило свой извечный рокот.

Теперь секира короля, как живая яростная птица взлетала раз за разом, а его противник только защищался и отступал, Скер понял, что Шепан больше не может толком отразить его шторма, а значит нужно добивать.

Со всей силой, на которую король был способен, он ударил в щит Шепана своим щитом, и ушибленная рука у того повисла. Есть! Ему ещё хватило сноровки отпрянуть, но птица в Скеровой руке уже летела ему обухом в висок. От страшного удара искорёженный шлем слетел с головы. Шепан сделал ещё шаг назад, словно пытаясь устоять на ногах, и упал на колени перед королём. Голова была сплющена с одной стороны, из виска тонкой алой струйкой била кровь. Далеко била, окрашивая багровым деревянный настил набережной.

Протрубил горн. Трибуны взорвались ором и аплодисментами.

Тяжело дыша, бледный от головной боли и ярости, с дрожащими от напряженного боя руками, король подошёл к бывшему другу, завис над ним. Тот завалился на бок. Бледное и окровавленное лицо из последних сил повернулось, взгляд потянулся к трибуне, но король носком сапога развернул лицо назад, к себе, и, наступив на лоб, смотрел в глаза, пока мысль не покинула их.

— Я давал тебе шанс, — обращаясь к мёртвому, сказал он и только тогда поднял взгляд. Дочь вежливо хлопала вместе со всеми.

Сбоку подскочил адъютант, подал платок, вытереть лицо и кувшин с водой. король шумно напился.

— Вода! Где вода?! — раздался крик с края трибун.

Сперва он не понял, о чём идёт речь. Вода? Вот же она. Мысленно он всё ещё дрался, по привычке выискивая свои ошибки, а также анализируя ошибки Шепана. Всё ещё думая, как на месте Шепана дрался бы он, король повернулся к морю и увидел, что моря больше нет.

Вдаль, сколько видел глаз, простиралось песчаное, грязное дно, с кучами водорослей и тины. Все корабли, покренившись бортами и мачтами, лежали на этой странной, непривычной для них суше. А над всем этим опускалась, ползла по небу, загораживая солнце, давящая, сумрачная тень.

Наползла, неотвратимая, как рок. И посреди дня вдруг наступила ночь.

За какие такие грехи задаваться вопросом

зачем, и зачем, и зачем, и зачем, и зачем..…

Янка

Где-то завизжал бабий тонкий голос, ещё один, и на тёмной площади началась свалка. С грохотом падали скамьи — все вскочили одновременно. По ристалищу хаотично заметались люди, кто-то падал, другой валился сверху, на короля налетел адъютант, Скер поймал его и сжал плечо.

— Найди мою дочь!

Но тот смотрел пустыми глазами и Скер оттолкнул его. Поднялся гам: кто-то громко молился, другие звали потерянных в суматохе родных.

— Ваше величество! — ему в руку вцепился мальчик. — Что это?

Скер поискал глазами Леяру, нашёл, перепуганную, но по-прежнему владеющую собой.

Он никогда не видел ничего подобного тому, что закрывало небо до самого горизонта. Огромная, бугристая и чёрная твердь простиралась теперь над головами, заслоняя свет Всеотца Дня. Третья Луна. Если бы головная боль прошла и адский стук молотков в его черепе прекратился, пришла бы ясность и внутренняя тишина. Тогда бы он осмыслил, что звери не лгали. Он уничтожил мир. Что ж, это стоит увидеть!

— Зажгите фонари! — приказал он, схватив за шиворот дрожащего прислужника и встряхивая. — Зажгите все лампы!

При виде своего владыки тот будто очнулся, в полных животного ужаса глазах отразилось понимание — привык слушаться, повиновение вошло в привычку, ставшую второй натурой. Постепенно там и сям вспыхнули масляные лампы, которыми король оснастил пристань, на ристалище зажглись факелы.

Он махнул своей страже, тем из них, кто оставался, чтоб держались рядом. А сам стоял и смотрел на мечущихся в панике людей и думал о том, что он, всё-таки, убил их, в то время как собирался сделать хозяевами мира. «Так вершатся пророчества и разбиваются мечты» — с ухмылкой подумал король. Он никогда не знал поражений, слишком привык всего добиваться упорством, а чего не знал — тому учился, чтобы снова победить. Осталось освоить последний, самый сложный урок — научиться мириться с поражением.

Стража канула в небытие, быть может, сбежала в панике, потому что вокруг чёрте-что творилось. Скер оглянулся, где дочь. Яркое пятно — белое с розовым платье, склонилось над чем-то на опустевшем ристалище. Ах да, он только что убил её любовника. Смотрел, как она накрывает его лицо своей шляпкой. Какая чушь, все там будем.

Она приблизилась, бледная, с каким-то остервенением свивая и развивая ленту. Скверный праздник у девочки вышел, жаль.

— Я не сержусь, за Шепана не сержусь, — сказала она, попеременно глядя то на него, то на Леяру, на секунду её взгляд коснулся и мальчика, но тут же отдёрнулся, — Для него всё кончилось в бою и быстро, я бы тоже так хотела.

В её словах была правда, а в испуганном и бледном лице — сходство с матерью.