Артём Сергеев - Самый лучший ветер [СИ]

Так продолжалось три месяца, в течении которых он начал меня, как я потом понял, обкрадывать помаленьку, и закончилось одним вечером. Я тогда из раскрытого по случаю весны окна караулки услышал, как он, гыгыкая и захлёбываясь от восторга, рассказывал своему соседу по курилке, что упер из ящика моего стола семейную фотографию для сбрасывания полового напряжения вручную. «Зацени какие шкуры!» — глотая сопли, тыкал он пальцем в обрывок фотографии, на которой остались только мои сестры: «Зачетные буфера, мля, я отвечаю. Вот бы прижучить сучек по-жесткой, это ж сеструхи нашего черта молодого!»

К чести его собеседника надо заметить, что он успел выбить Русланчику два зуба, прежде чем я выскочил из караулки. Смертное избиение закончилось, не успев начаться, потому что на дикий поросячий визг Руслана выскочила докторша и история повторилась. Злой как действительно черт, я в тот день лег спать в расстроенных чувствах, махнув для крепкого сна стакан водки.

Приснилось мне в ту ночь, что я вызвал ничего не подозревающего подопечного в кабинет и закрыл дверь на ключ, предварительно скомандовав ему: «Кругом!». Руслан нехотя подчинился, а я накинулся на него сзади, уронив на пол лицом вниз и навалившись сверху всем своим немалым весом. В дикой душившей меня злобе я схватил его левой рукой за длинные неуставные волосы и оттянул изо всей силы назад, а правой достал нож и несколькими резкими движениями перехватил ему горло. Я крепко держал вырывающегося Руслана, вцепившись в него как клещ, с удовлетворением ощущая (и это испугало меня потом больше всего), как жизнь вместе с кровью покидает его тщедушное поганое тельце.

Проснулся я от собственного сдавленного жуткого вопля, в испуге выскочив на середину комнаты в чем был. В ту ночь я впервые ощутил собственное сердцебиение, потому что оно билось так, словно хотело выпрыгнуть из грудной клетки. Сердечного приступа из-за этого упыря мне только не хватало, ага. Больше спать я ложиться не рискнул, а с утра скупил все запасы гномьего самогона в лавке и вечером проставился перед самыми авторитетными служивыми нашего маленького гарнизона, созвав их на совещание, исключая только нашего командира, которому все было до лампочки, кроме собственной отставки, пенсии, рыбалки и огородного хозяйства.

Мужики дружно меня пожурили, со всех сторон неслось что-то вроде — а мы ж тебе говорили, а ты ж не слушал, но прониклись ситуацией, особенно когда я рассказал про фото и свой сон, и решили до такого не доводить. От идеи просто выпихнуть дурака из дружины без последствий тоже отказались, решив, что это будет несправедливо по отношению ко всем. Гражданские-то перед нами чем провинились? Ответственность за этого урода перед обществом с нас никто не снимал, как бы высокопарно это не звучало.

Дружина хороша тем, что на все проблемы и вызовы есть уже несколько готовых и проверенных временем решений, и мы решили просто воспользоваться доступными нам инструментами, по закону сделав из Руслана забитого и всего боящегося сломанного человека, которому вобьют устав как единственную норму поведения. Ну или не вобьют, но уж всю дурь-то выбьют точно. Дисциплинарный батальон — это не шутки. Да и клеймо потом на всю жизнь, а следовательно, и надзор. Ну, это если только будет жить в столице. В Новониколаевске же за такие подвиги шпана засмеет.

И мы, воспользовавшись недельным отсутствием нашей дуры-докторши, которое сами же и подстроили, упекли дурака в дисбат, поймав его во свежевзломанной деревенской лавке. Одна команда тащила насильно напоенного водкой Руслана закоулками в утренних сумерках по огородам и закидывала его в разбитое окно магазина, зорко следя чтоб не очухался и не выбрался, а вторая вместе с предупрежденным урядником потом доблестно поймала его на месте преступления.

Уродец получил дисбата по максимуму, командира нашего наконец выперли в долгожданную отставку, и мне тоже дали по шапке. Наложили взыскание с предупреждением и занесением в личное дело, грубовато намекнув, что такими темпами и таким отношением к подчиненным о карьере можно и не мечтать.

Этот свой сон я запомнил надолго и считал, что вот это и был тот самый настоящий пресловутый кошмар, а других и не бывает, все остальное бестолковые глупые фантазии. До сегодняшней ночи.

Я лежал в полной темноте на своем диванчике в каюте напротив законопаченной двери в жилище Арчи и вместе с тем понимал, что сплю, вот только облегчения мне это не приносило ни на грош. Темнота глядела на меня, и я боялся пошевелиться. Что-то невыносимо мерзкое затаилось в молчаливой злобе по всем углам и под диванчиком, ощущаемое мной как куча мала здоровенных жутких пауков и сколопендр, и это что-то ждало только меня. Я замер, боясь привлечь к себе внимание бешеным сердцебиением и лишь только судорожно выдыхая воздух через плотно сжатые губы. На двери каюты Арчи темнота пришла в движение и соткалась в какую-то жуткую инфернальную харю, черные буркалы которой принялись осматриваться, но пока меня не замечая.

«Как же я вижу черное на черном?» — мелькнула в голове глупая мысль и тут же пропала, вытесненная всепоглощающим ужасом, потому что харя присмотрелась и наконец увидела меня. «Антоха же» — перепугался я за пацана больше чем за себя: «Кирюха же!», но сил бежать к экипажу не было, я даже не смог криком предупредить остальных, выжав из себя лишь сдавленный писк. Чернота холодно уставилась мне в лицо, и я ощутил непередаваемо далекую от человеческой ледяную бесстрастную злобу. Настолько далекую и чужеродную, что так мог бы выглядеть паучий дьявол в паучьем аду, если б только он у них был.

Я держался только потому, что раньше прочувствовал на себе пару раз, что такое животная настоящая паника и агония, но это было ненадолго. Связные мысли отступали, уступая место волне безумия, ужас целиком захлестывал меня, и я перестал соображать, в ступоре пялясь на приближающийся сгусток тьмы.

Воображение само услужливо дорисовывало ему то, чего я больше всего боялся в жизни, там мерзость громоздилась на зло, и ужас на отвратительность. Не в силах отвести загнанных глаз от черного силуэта, я почувствовал, как чужеродная воля начинает ломать меня, поднимая с дивана и заставляя идти в сторону каюты Арчи. То ли во сне, то ли наяву я медленно встал, не соображая ничего от страха и на трясущихся ногах побрел в коридор, не в силах сопротивляться жуткому зову. Стоило мне подойти к двери, как левая рука сама собой деревянно поднялась и принялась просто пальцами вывинчивать болты с креплений, которые мы так предусмотрительно с Далином вчера установили. Я крутил и крутил, не щадя ни собственных пальцев, ни болтов, и боль немного отрезвила меня.