Юлия Ляпина - Драконий подарок [СИ litres]

Мы вышли из трактира, когда короткий, почти зимний день уже перевалил за половину, и не спеша пошли к часовне. Леди Марину я лично закутал в плащ и закрепил завязки. Она немного растерянно улыбалась и старательно прятала глаза, стыдясь явного потепления наших отношений. Воздух тихонько звенел, обещая очередное похолодание. Часовню окутывал легкий туман, сладковато благоухающий ароматным маслом. Внутри было тепло, царил полумрак, а невысокий полненький жрец спокойным голосом читал положенные дневные молитвы. Мы присели на скамью, ожидая, когда он сможет уделить нам внимание.

Хорошо, что священник был занят, я смогла тихонечко посидеть на лавке, укрытой деревенской 'дорожкой', и оглядеться. Немного похоже на обычную небогатую часовенку в пригороде: все украшено рушниками и грубоватыми кружевами, стены аккуратно выбелены, а вместо икон резные изображения и скульптуры из раскрашенной глины.

Наконец, облаченный в простую накидку поверх деревенской рубахи, штанов и теплого жилета жрец подошел к нам, и Ролен начал тихонько объяснять ему, для чего мы заглянули сюда.

Покачав головой, жрец вернулся к ящичку, на котором лежала большая потрепанная книга, и, вынув оттуда две ленты – одну с золотым краем, другую с серебряным, – зажег несколько маленьких плошек, наполненных ароматным маслом.

Плошки, расставленные в небольшие ямки в глинобитном полу, образовали круг, в центре которого лицом к лицу встали мы с Жаном. Пройдясь вокруг и деловитым речитативом прочитав рекомендации молодоженам, жрец шагнул в круг и связал нам с Жаном руки сразу двумя лентами и вновь прочитал маловыразительный текст из книги. Едва он вышел из круга и пошел по краю, вновь проговаривая благословение всех стихий, как по нам с Жаном забегали искры, потом застучали капли, в лицо дохнуло пылью с запахом земли, а потом дунуло ветром, и наконец, ленты крепко сжали наши руки и упали. На запястьях остались узорные браслеты – у Жана серебряный, а у меня золотой.

Я завороженно погладила тонкие линии, они чуть-чуть выступали над кожей, как свежая царапина, и приятно согревали. Жан склонился и поцеловал мое запястье, пустив по руке целый ворох горячих искр:

– Теперь мы вместе навсегда, любимая.

А у меня почему-то набежали на глаза слезы. Это было так странно: я улыбалась, выслушивала поздравления Ролена и жреца, а по лицу струились соленые капли.

Жан вручил мне носовой платок с монограммой, и, утерев слезы, я вышла: стоило поспешить, до столицы лучше добраться затемно.

Жан и Марина стояли в круге и смотрели друг на друга, не замечая, как отвечают им стихии. Немолодой уже жрец невозмутимо читал благословение, словно каждый день в его часовне брачуются посланные друг другу судьбой, и от этого я чувствовал себя еще хуже: неужели мне суждено разбить этот брак? И подсказки молчат.

Едва взглянув в глаза леди Марины, я словно взлетел над полом и почти не замечал ничего вокруг; только когда брачные ленты начали наносить на запястья узор, немного отвлекся, взглянув на ее дрожащие губы. Но когда ленты упали, а из глаз Марины потекли слезы, я коснулся губами золотых нитей, понимая, что это навсегда.

Выслушав поздравления, мы вышли, а Ролен задержался вместе со жрецом, оставляя милостыню на храм. Странно, вокруг часовни разливался удивительный аромат, словно вокруг не темная, припорошенная снегом земля, а горный луг с чистейшим воздухом, и, не удержавшись, я прижал Марину к себе: моя, только моя! Ах, какие сладкие и податливые у нее губы! За спиной хлопнула дверь – пора, но так жаль отрываться!

Более мы не задержались в деревне ни минуты. Сели на выбранных коней и выехали на дорогу. Буквально через пару часов нас встретил отряд графа, отправленный на наши поиски.

Меня вновь усадили в карету, в которой я и продремала до самой столицы и даже дом графа снаружи не видела, потому что входили в него мы при свете факелов, я под руку с виконтом, а дракон вместе с вышедшим на крыльцо графом.

Жан проводил меня до отведенных покоев и передал на руки сразу двум сухопарым дамам в синих платьях и белоснежных передниках.

Сначала дамы держались отстраненно: молча помогли раздеться и сесть в медную ванну, устланную простыней, потом одна из них начала разбирать мне волосы и наткнулась на заплетенную Жаном косичку. Легким кашлем обратив внимание напарницы, она продемонстрировала ей колечко, ставшее заколкой, и с этой минуты я была окружена всевозможным вниманием, что меня только раздражало: мысли и так путались, и тянуло в сон.

Наконец меня облачили в тончайшую рубашку и, уложив в необъятную кровать, задули все свечи, кроме двух. Я расслабилась, ожидая одиночества, но в кресле у камина осталась девушка в голубом платье с рукоделием в руках, прочие же, пожелав спокойной ночи, удалились.

Я полежала, притворяясь спящей, надеясь, что мой сторож уйдет, но эта блондинка лишь прикрыла свечи экраном и углубилась в рукоделие.

Я подумала, что мне, должно быть, не доверяют, и рассердилась, потом попробовала считать овец, потом раздраженно покрутилась и поняла, что сон сбежал, постель смялась и вообще, лежать я больше не могу! И начала выбираться из перины.

Девушка тут же подскочила и подала тапочки и халат, помогла сесть в кресло и уточнила мелодичным голоском, что мне необходимо: стакан молока или ночная ваза?

И я, чувствуя себя самодуркой и угнетательницей, проскрипела:

– Стакан морса и умыться!

Барышня тут же дернула широкую бисерную ленту, и где-то вдалеке забрякал колокольчик.

– Прошу вас, леди, умыться можно здесь, а морс сейчас принесут.

Не скорчив гримасы, девушка проводила меня в угол спальни, в котором оказалась дверь в купальню, и оставила одну. Я действительно умылась прохладной водой из кувшина, и подошла к небольшому окну – за ним было темно, не видно ни звезд, ни фонарей; окна ближайших домов тускло моргают редкими отблесками. И ни души, лишь мужчины с факелом – очевидно, стражники – обходили двор, обнесенный высокой каменной стеной.

На грудь навалилась тоска: вспомнился ночной город с высоты пятого этажа, новогодние гирлянды, весело мигающие уже в ноябре, и шум незатихающих улиц. Перед глазами все поплыло, слезы закапали на рубашку, и я беззвучно зарыдала, прижимаясь к стеклу. Ноги подгибались, и я сползла на холодные плитки пола, зажимая рот длинным рукавом, боясь выдать себя всхлипами. Сколько я так просидела – не знаю, но, услышав в комнате голоса, заставила себя встать, умыться и прикрыть лицо распущенными волосами – может, и не заметят, а впрочем, все равно: Жан сегодня не придет, а этим красоткам недолго на меня любоваться, при первой же возможности я вернусь в свой мир!