Тэд Уильямс - Восстание теней [Восхождение тени] [Shadowrise ru]

— Запах, — произнёс Сланец неожиданно сам для себя. Запах был слабый, но теперь, когда он его заметил, отчётливый, как стук молоточка по хрусталю. — Я слышал его раньше…

Воспоминание ворвалось в него ураганом: тёмная громадная пещера Мистерий, озеро блестящего металла и Сияющий человек…

— Клянусь Горячим господином… — выдохнул мужчина, даже не заметив, что употребил крепкое словцо при ребёнке. — Вот где… этот запах!.. В пещере. Озеро ртути. Море Бездны!

Он вспомнил, что как-то задумался, куда же выходит воздух, ведь пары ртути ядовиты, но и он, и мальчик — и, предположительно, много поколений монахов — все уходили с берегов Моря Бездны живыми. К тому же — сейчас он об этом вспомнил — сама ртуть не пахнет. Сланец вновь приник к щели и, принюхавшись, различил и другой запах — что-то морское. Должно быть, так пах воздух, проникающий с поверхности — но явственнее всего фандерлинг чуял именно тот, связанный в памяти с ртутным озером. Нужно будет спросить у Киновари, что это может быть.

— Ну, что ж, — обратился он к мальчику, — вставай, вернёмся-ка в храм.

Кремень старался как мог, но он так ослаб, что едва держался на ногах. Мальчишка был слишком велик для того, чтобы фандерлинг мог его нести, но Сланец обнаружил, что если позволить пареньку опираться на своё плечо, они вполне могут идти уверенно, хоть и небыстро. К ужину, правда, им всё-таки не успеть. В другое время это обстоятельство здорово бы его расстроило, но страх за приёмного сына да ещё тот странный запах Моря Бездны почти совсем отбили у Сланца аппетит.

Всё это вновь заставило его задуматься о том, как удивителен мир, скрытый под Южным Пределом — мир не только куда более огромный и сложный, чем могли бы вообразить живущие на поверхности Высокие люди, но, очевидно, до конца неизвестный даже Сланцу и другим фандерлингам. Если испарения Моря Бездны вытягивало на поверхность, как это совершенно точно и происходило, значит, отверстие должно находиться где-то в стенах замка. Ничего удивительного: известняковые породы горы Мидлан были полны каверн; воздух в Городе фандерлингов и глубинных лабиринтах вентилировался сквозь множество подобных трещин, иначе здесь не могло бы жить столько народу — но по причинам, cовершенно пока для него неясным, знание о том, что между Сияющим человеком и поверхностью лежит только воздушная прослойка, свербело в мыслях Сланца, раздражало, как боль.

Похоже, после того, как Пять Арок остались позади, сил у Кремня прибавилось: к тому времени, как они начали подъём по нижней части Каскадной лестницы, мальчик уже мог идти сам, хотя всё ещё задыхался и часто останавливался передохнуть.

— Прости, отец, — покаялся он в одну из таких передышек. — Я был… я думал, что умираю. Но при этом ещё я чувствовал, будто кто-то, кого я любил, покидает меня — как если бы ушёл ты или мама Опал.

— Не думай об этом, сын. Вот поешь супа — и сразу почувствуешь себя лучше. В любом случае, не стыдись — каждому известно, что в этих ходах творятся всякие чудеса.

Когда отец с сыном подходили к храму по тропе меж ритуальных грибных огородов, они увидели чью-то нескладную фигуру: человек стоял на пересечении двух дорожек и разглядывал белое кружево грибницы, которую пустили расти по раме в форме священной мотыги. Чем ближе они подходили, тем больше Сланец подозревал, что знает, кто это.

— Чавен? Это ты? Чавен! — он поспешил вперёд. — Хвала Старейшим, ты вернулся!

Врач обернулся, тепло улыбаясь.

— Ну да, — подтвердил он, но тоном человека, который выходил ненадолго размять ноги.

— Где ты был?

Чавен посмотрел мимо друга, туда, где посреди тропки остановился Кремень. Мальчик, похоже, не спешил подходить к нему.

— Привет, парень. Хм-м… где я был? — доктор кивнул, будто ему задали вопрос философский, над которым следовало сперва хорошенько подумать, не торопясь с ответом. — Ходил к туннелям за Пятью Арками. Да.

— Но мы только что оттуда. Как мы могли разминуться? Давно ты вернулся?

Опять слегка растерянный вид.

— Я был… знаешь, не могу полностью вспомнить. Я обдумывал кое-какие теории… кое-какие… мысли… которые у меня появились, — доктор немного нахмурился, будто вспомнив вдруг, что у него есть неоконченное дело. — Да, мне надо было кое над чем поразмыслить, и я просто… бродил.

Сланец хотел ещё расспросить его, намереваясь вытрясти из друга ответы получше тех, которыми он только что откупился, но тут в конце тропы возник монах, размахивающий руками и явно взбудораженный.

— Голубой Кварц, это ты? Иди скорее! У нас вторжение!

— Как — вторжение? — Сланца охватил ужас. Да наступит тут когда-нибудь мир? Неужели у Вансена ничего не вышло?

— Ага, — подтвердил аколит. — Это просто кошмар! Весь храм забит женщинами!

— Что? Женщины? Ты о чём?

— Женщины из Города. Жена магистра и прочие — только что прибыли. Дюжины! В храме не место всем этим женщинам!

Сланец рассмеялся от облегчения.

— Да уж, братья, на этот раз вы вляпались, бедные вы мотыжники! — он повернулся к Кремню. — Значит, и наша Опал вернулась. Пойдём, малыш!

Они последовали за взволнованным монахом, а Чавен опять поотстал, будто ещё пребывая в неких своих приятных размышлениях.

Кремень подвинулся ближе к Сланцу.

— Он не говорит нам правды, — прошептал мальчик. В его голосе не было осуждения — просто констатация факта. — Не обо всём. Доктор скрывает от нас что-то важное.

— Я подумал о том же самом, — тихо отозвался Сланец. Далеко впереди монахи толклись под колоннадой перед храмом, будто мыши, испугавшиеся кота. — О том же самом. И мне это очень не нравится.

"Итак, я снова в доспехах, — устало усмехаясь, подумал Вансен, надевая бэрни [12] Берни (бэрни) — древнее англосаксонское название кольчуги; сегодня так называют вид кольчужной рубахи длиной до пояса и с рукавами до локтей. Носилась берни не только теми, кто не мог позволить себе длинную кольчугу, но и порой, в качестве дополнительного усиления защиты, поверх длинной кольчуги. — короткую кольчужную рубашку, принесённую ему фандерлингами; сплетённая из рядов удивительно маленьких колечек, она была такой лёгкой, что под неё можно было даже ничего не поддевать. — Ну, что ж, по крайней мере я не так долго обходился без них, чтобы привыкнуть к свободе".

— Я уложил в сумку кое-какой еды, как вы и просили, капитан, — отчитался брат Сурьма. — Немного хлеба, сыра и пару луковиц. О, и нам повезло, глядите! — монах продемонстрировал открытый заплечный мешок. — Стариковские уши!

На миг Вансену показалось, что его желудок подобрался к горлу и сейчас выпрыгнет. Но потом он сообразил, что мясистые сморщенные “уши” в вещмешке Сурьмы — на самом деле вовсе не уши, а какие-то грибы. И всё же запах у них был очень странный: тяжёлый, сырой и плесневелый. Так что разделить с монахом радость от такой удачи Вансен не сумел.