Тэд Уильямс - Восстание теней [Восхождение тени] [Shadowrise ru]

Еще стоял холодный и ветреный димен — с начала года прошло меньше двух месяцев, — так откуда здесь взялось столько народа? Бриони гадала, на что же похоже это место в гекзамене, когда солнце жарко греет, а прилавки завалены свежими фруктами, овощами и цветами. И всё же удивление от этого поразительного места пробудило в ней тоску по дому: неказистой Рыночной площади (хотя раньше она едва ли считала ее неказистой) и даже Ярмарочному ряду, который в сравнении с главными улицами Тессиса казался простым проулком — да хотя бы рядом с одной Фонарной аллеей, широкой как ристалище, с устроенными посредине пешеходными дорожками из каменных блоков, чтобы люди могли найти место, куда можно встать, не опасаясь тяжёлых экипажей, запруживавших оживлённую улицу. Кое-где на этих приподнятых над мостовой дорожках люди умудрились даже втиснуть крошечные домишки! Бриони едва верила глазам: улица, до того широкая, что посредине можно построить дом!

Но, конечно, это место не было ей родным. И что важнее — никто здесь в ней не нуждался, да и видеть не особенно хотел.

На дальнем конце моста Ивгения остановила солдат. Девушка пообещала им, что она и Бриони будут на виду, и оставила фрейлин развлекать охрану — задача, которую девушки охотно предпочли встрече с калликанами, которых они заранее считали противными — кем бы там они ни оказались. Ивгения повела Бриони вниз, в гущу домов и магазинчиков столь миниатюрных, что сперва принцесса решила, будто их построили для королевского ребёнка — целую кукольную улицу вместо простого домика. Дверные притолоки едва доходили ей до плеч.

Пока Бриони разглядывала миниатюрную улицу, жалея, что у неё нет скамеечки, чтобы заглянуть в окна верхних этажей, всего несколькими домами дальше из дверей вышла выплеснуть помои женщина, ростом едва ли в половину принцессиного, а за юбку её цеплялись двое крошечных детишек. Дети увидели Ивгению и Бриони сразу же и уставились на них с нескрываемым любопытством, — но женщина обнаружила, что за ней наблюдают, только закончив вытряхивать содержимое миски. Замерев, как застигнутая врасплох мышь, она в изумлении глядела широко раскрытыми глазами на благородных дам, а затем схватила детей, юркнула обратно в дом и заперла за собой дверь.

— Если б мы были мужчинами или привели с собой солдат, кто-нибудь зазвонил бы вон в тот колокол, — Ивгения указала на храмовую башню, такую же карликовую, как и всё вокруг. — И тогда, скорее всего, к нам бы никто не вышел. По всей улице живут такие же, как та женщина. Сотни и сотни.

— Фандерлинги?

— Калликаны, глупышка! Ты же хотела их увидеть.

— У себя на родине мы зовём их фандерлингами. Я не знала, что они живут и здесь у вас, — Бриони покачала головой: всё это казалось каким-то сном. — Разве не странно — даже имя у них другое! Наши живут в собственном большом городе под замком Южного Предела. Они выдолбили его весь прямо в скале, и там есть знаменитый свод с листьями и птицами, и…

— Король и остальные — они заставили наших строиться здесь, наверху, где все могли бы их видеть, — сказала Ивгения. — Знаешь, они ведь могут быть дурными. Они крадут.

Бриони не слышала, чтобы такое говорили о фандерлингах у них дома — ненадёжными считались скиммеры, которые и выглядели, и говорили странно.

— А скиммеры у вас тоже есть? — спросила она.

Но Ивгения уже ушла вперёд, поманив принцессу за собой вниз по узкой ветреной улице, глубже в кварталы калликанов. Однако теперь встревоженная охрана поспешила за ними, и Бриони услышала, как захлопываются наверху окна, задвигаются на место засовы, охраняя секреты маленького народа от Высоких людей.

К тому времени, как они вернулись в Бродхолл, ужин в большом банкетном зале уже завершился. Ивгения отправилась на поиски какой-нибудь еды, но Бриони слишком устала. Однако, она всё же проголодалась, так что позже послала Талию, самую младшую из камеристок, вниз на кухню, попросить для неё чашку супа и кусок хлеба, пока остальные девушки помогали ей расшнуровать тесный жилет, в котором она ходила на ярмарку, и снять обувь и чулки. В камине гудело пламя, и ей не хотелось ничего, кроме как усесться перед ним и согреть озябшие пальцы ног.

Она устроилась поудобнее и, кажется, даже задремала немного, когда ужасные стук и звон в коридоре заставили её подпрыгнуть. Одна из камеристок подбежала к двери, выглянула — и завизжала. Бриони отпихнула испуганную девушку и увидела Талию, лежащую в холле ничком в луже разлитого супа среди черепков посуды. Она перевернула девочку — лицо малышки посинело, а глаза выкатились, будто в ужасе. Принцесса вскочила, сдерживая тошноту: маленькая камеристка была мертва.

“Яд! — ноги у Бриони дрожали так сильно, что ей пришлось прислониться к стене. Остальные фрейлины и дамы, сбившись в кучу в дверном проёме, таращились на происходящее. — Бедняжка, она, должно быть, отпила немного супу по пути. Она же говорила, что голодна. О милостивая Зория, — яд ведь предназначался мне!”

“Книга Скорби” есть летопись фаэри, в которой, как утверждается, содержится описание всего, что когда-либо происходило, и всего, что ещё только произойдёт. Согласно Рантису, каждая страница её писана чеканкой по золотой пластине, и книга сия переплетена в чистый адамант. Некоторые старинные сказания несут предположение, будто бы Теомахия, или Война богов, разразилась более из - за кражи сей книги, нежели похищения Зории .

Баррик всегда укорял свою сестру Бриони за неряшливость. Она позволяла собакам спать в своей постели даже тёплыми ночами, бросала обувь, где сняла, и готова была нянчиться с любым, даже самым грязным и отвратительным существом в мире, лишь бы это был детёныш — неважно, щенок, жеребёнок, котёнок, ягнёнок или цыплёнок. Однако, несмотря на все случаи, когда Бриони доводила своего более брезгливого брата до бешенства, сейчас ему больше всего хотелось вновь поговорить с сестрой и извиниться за то, что когда-то он назвал её самой большой грязнулей на свете… ведь теперь он узнал, что бывают и хуже.

Ни одно существо, даже какой-нибудь слепой червь, обитающий в самой глубине владений Керниоса, не мог быть более отвратителен, чем ворон Скарн с его вечными пирами из лягушачьей икры и разлагающихся мышиных трупиков, с его изгвазданными, кишащими паразитами перьями и неизменным душком крови, гнили и нечистот.

Большая чёрная птица постоянно что-то жрала: голова так и ходила вверх-вниз то над одной гадостью, то над другой — с жутким постоянством мельничного колеса в сильном течении. А трескал он всё подряд: вылавливал в воздухе жуков, склёвывал птичий помёт с деревьев, подбирал слизней и улиток, да и вообще тащил в свой острый чёрный клюв всё, что не успевало от него увернуться. Едоком ворон был тоже неаккуратным: на грудке всегда засыхали ошмётки того, что он слопал в последний раз — частенько даже ещё слабо подёргивающиеся. Другие его привычки были и того кошмарней. Скарн не особенно заботился о том, где испражняется, и в лучшие дни, но если пугался, терял последние остатки мозгов — и тогда шальные капли помёта могли попасть Баррику на плечо или даже на волосы.