Майлз Кэмерон - Грозный змей

– Я предположил, что это может быть animiculus, – сказал Мортирмир.

– И зачем вы его выпили?

– Я выучил заклинание. Оно предназначено для очистки воды. Оно поглощает очень много силы. Но вода не меняется… внешне, – объяснил Мортирмир.

– Можно просто прокипятить воду, – заметил грамматик.

Морган перестал смотреть на свои руки и задумался. Взглянул на магистра.

– Но в таком случае вода очищается, но твердые частицы – грязь, ряска – остаются.

– Да, – кивнул грамматик.

– И то же самое с этим заклинанием. Только жара нет. Я выпил воду, чтобы удостовериться. Вода действительно очистилась. На вкус как желчь.

– Довольно логично… для умирающего от усталости безумца. Позовите меня, если вам станет плохо.

Грамматик вышел.

Танкреда покачала головой:

– Тебе будет хуже, чем бродячей собаке.

Мортирмир поежился. Но процесс захватил его. Не обращая внимания на очаровательную деспину Комнину, он взял увеличительное стекло, через которое изучал рукопись, и посмотрел сквозь него на водоросли в стакане. В увеличенном виде они выглядели еще хуже.

Но его идея не увенчалась успехом. Он смотрел и смотрел, но среди растений не появились зловредные живые существа – или их трупы, – которые объяснили бы исчезновение энергии.

Он потратил два часа на создание увеличительной линзы из воздуха, а потом осознал, что ничего не знает о линзах.

Танкреда закатила глаза:

– Я пойду в библиотеку. Почему бы просто не обратиться к стекольщику? Морган хлопнул себя по колену:

– Отлично! – крикнул он и выбежал из комнаты, не накинув плаща. После его ухода стало пусто.

– Понимаешь, почему я его люблю? – сказала Танкреда своему благородному брату.

– Нет. Он безумец.

Он выглянул на улицу и увидел бегущего Моргана. Тот выбрасывал длинные ноги, как будто несся по ипподрому.

Танкреда натянула плащ, нашла свой библиотечный талисман, надвинула капюшон и надела маску.

– Нет. Он не всегда способен нормально общаться с людьми, но он не безумец.

– А откуда такая внезапная одержимость линзами? Мы читали старую архаику, и тут!.. – . Стефанос рассмеялся. – Он дитя.

– За ним сложно уследить, – признала Танкреда. – Но, если я правильно его понимаю, он решил, что заклинание работает и что оно убивает, или удаляет, или, может быть, призывает что-то очень мелкое. И теперь ему нужно средство, чтобы изучить воду и доказать свою теорию. То есть линза.

Стефанос долго смотрел на нее.

– И ты все это поняла по его крикам?

– Ставлю двадцать дукатов, – заявила Танкреда. – Да. И по движению его руки. И по тому, как он взял лупу.

– Ты тоже безумна, – убежденно сказал брат, – и не воображай, будто я не знаю, что вы целовались. Распутница.

Эти слова вышли куда менее ядовитыми, чем ему хотелось.

– А я знаю, где ты держишь свою маленькую ифрикуанку, – невозмутимо сказала Танкреда, – так что ты у нас тоже не святоша.

– Ты не можешь выйти за него замуж. – Это был скорее вопрос, чем утверждение. Прозвучал он довольно жалко.

– Могу и выйду. Вот увидишь.

Стефанос с самого рождения наблюдал, как его сестра добивается своего. Он в ней не сомневался.

– Семейные обеды… – простонал он.

Но за ней уже хлопнула дверь. Юноша остался наедине с невероятно древней рукописью, кошкой и стаканом водорослей.

Он погладил кошку.

В двух сотнях лиг к западу старик занимался устройством небольшого одинокого лагеря в том месте, где могучий Кохоктон сливается с Додоком, текущим с холмов на юг. Двигаясь довольно скованно, он снял поклажу с мула, разложил все по местам, тщательно накормил прекрасную верховую лошадь и крупного мула. Когда оба животных поели и успокоились, было уже совсем темно, и единственным источником света и тепла на много миль вокруг стал костер из березы и клена.

Старик погрел руки, потом поджарил кусок грудинки в маленькой железной кастрюльке со складной ручкой.

Лошадь начала беспокоиться.

Старик доел грудинку, поднял голову и посмотрел в темноту, как будто что-то там видел. Потом он подошел к сумкам, которые терпеливый мул тащил весь день, открыл одну и достал бутылку красного вина. В таком бедном лагере она выглядела нелепо – у старика не было ни палатки, ни постели, ни чашек.

Еще через мгновение он вытащил пару выточенных из рога стаканов.

Вернулся к костру и подкинул дров. Нашел изящный кованый подсвечник, вставил в него восковую свечу и поджег ее щелчком пальцев. Порыв ветра немедленно задул пламя. Он зажег ее снова. Свеча опять погасла.

Старик заворчал. Осторожно двигаясь в темноте, он подошел к поваленной березе – именно из-за нее он решил устроить лагерь здесь – и срезал длинный завиток коры. Вернулся к костру, соорудил из коры ширму для свечи и снова зажег ее. Сел на скатанный плащ и доел ужин.

Закончив, он огляделся, отнес кастрюльку к ручью и вымыл ее песком и мелкой галькой. Лошадь всхрапнула.

Старик вернулся к костру, положил в него два березовых полешка и устроился отдохнуть в корнях дерева. Посмотрел на звезды, а потом на луну, стоявшую высоко в небе.

Улыбнулся против воли.

Вынул из кошелька маленькую трубочку, нашел в ягдташе табак и набил трубку.

– Новый порок, – заговорил он вслух впервые за много дней, – ну-ну.

Он был хорош собой и не так уж стар, если подумать. Брови у него были густые, темные, а побитые сединой волосы он собирал в косицу и перехватывал ремешком из оленьей шкуры. Под красным шерстяным кафтаном на шелковой подкладке виднелась хорошая льняная рубаха, брэ и шоссы были альбанские, а кожаные сапоги доходили бы до бедер, если бы он не закатал их до колен.

Длинный меч он прислонил к дереву.

Старик тщательно набил трубку, прикурил ее от уголька, взятого с краю костра. Втянул дым в легкие и закашлялся.

Выпустил аккуратное колечко дыма.

– Садись, выпей вина, – вдруг сказал он.

«Может быть, я сошел с ума», – подумал он в то же время.

У реки что-то затрещало. Шум ручья заглушал многие звуки, но не все. Новое тело слышало куда лучше, чем старое. И легко вставало без хруста в суставах.

– Это хорош-ш-шее вино? – спросил голос у костра.

– Да, – старик показал на стаканы, – ты нальешь? – Он поднес трубку с длинным чубуком к губам и сделал затяжку, потом медленно выдохнул. Дым растекся, как вода.

Когда ветер сдул его прочь, у костра остался стоять человек. Он был одет в алое: алые шоссы, алый гамбезон, алые шнурки с золотыми наконечниками.

У воды копошилась дюжина фей, переливаясь от удивления.

Старик – совсем нестарый – затянулся.

– Добрый вечер, – сказал он.

– Радос-с-стная вс-с-стреча, а ты – лучш-ш-ший из незваных гос-с-стей, – отозвался человек, – и вино хорош-ш-шо.

– Прошу прощения за вторжение, – сказал человек с трубкой и взмахнул ею, – я не причинил никакого вреда, разве что сжег несколько веток. Я не охотился.