Михаил Осоргин - Сказки и несказки [Совр. орф.]

Дрожа от холода, она стала биться крылышками в окно чердака, надеясь, что братец услышит и впустит ее обогреться.

Паша услыхал, но не открыл окна.

— Чего тебе нужно? — крикнул он. — Не мешай мне спать!

— Мне холодно, братец, лепетала ласточка. Пусти меня погреться, я вся дрожу.

— Не пущу, — грубо ответил Паша. — Здесь слишком грязно для такой барыни, ты испачкаешь свою белоснежную рубашку.

— Я замерзну, если ты меня не впустишь. Неужели ты дашь замерзнуть твоей ласточке-Наташе?

— Ступай, ступай, — со злым смехом ответил Паша. У тебя есть гнездо с пуховой кроватью, можешь валяться в нем на здоровье, а здесь ты будешь мешать мне спать.

В первый раз горько заплакала бедная ласточка, заплакала от холода и обиды. Чтобы согреться хоть сколько-нибудь, она пробовала летать, но было уже темно, и она поминутно натыкалась на стены домов и деревья. Наконец, совсем обессилев, она забилась на чей-то чужой чердак и почти без сознанья просидела там до восхода солнца.

Ранним утром, заслышав щебет подруг, собиравшихся в дорогу, она присоединилась к ним. И в тот же день ласточка-Наташа улетела с ними на юг, где нет таких холодных ночей и где легким пташкам всегда готов теплый, ласковый приют.

Пришла суровая зима, и печные трубы уже не могли нагреть чердака, куда приходил спать мальчик Паша.

Долгими и темными ночами, прижимаясь к обмазанной глиной трубе, он дрожал, как дрожала когда-то ласточка-Наташа у его окна.

И в эти долгие ночи он много думал о ней и мучился, укоряя себя в жестокости. Он знал, что ласточка не замерзла, но он боялся, что она не вернется больше к нему из теплых стран. И ему так страстно хотелось теперь сделаться птичкой, улететь на юг, разыскать там ласточку-Наташу и никогда больше с ней не расставаться.

Но было уже поздно, земля была покрыта сугробами снега. Сделавшись теперь ласточкой, он погиб бы тотчас же от холода и голода. Приходилось ждать до весны или попытаться превратиться в какую-нибудь из тех птиц, которые не боятся холода.

И Паша вспомнил, что раньше он хотел сделаться воробьем. Правда, воробьи не так красивы, но зато им не страшны холода. А главное, можно теперь же начать летать, и тогда ласточка-Наташа, вернувшись из теплых стран, увидит, что он не трус и умеет хотеть изо всех сил и добиваться своего.

Была и еще одна причина, почему Паша решился сделаться воробьем. Ведь для этого можно было лететь с крыши низкого каретного сарая, а зимой вокруг сарая лежали целые сугробы мягкого пушистого снега.

Неизвестно, собрался ли бы Паша исполнить свое намерение, но холод на чердаке вынудил его к этому. Слишком завидно было смотреть на воробьев, которые весело чирикали на дороге в то время, как он стучал зубами от холода. И Паша, наконец, решился.

В теплых странах происходили веселые сборы птиц в обратный путь на родину. Дошли слухи, что там уже теплее светит солнце и в воздухе пахнет весною.

Одной из первых заторопилась в дорогу ласточка-Наташа. Как ни хорошо было за морем, а ее тянуло в родные места, к знакомому окну чердака, где по ней скучает милый братец. Она была уверена, что он ждет ее, что прежние несогласия позабыты, и Паша согласится теперь сделаться красивой и легкой ласточкой. Нужды нет, что прежнее гнездо разбито! Вдвоем они вылепят новое, еще крепче, еще лучше и теплее! И сидя в нем, а не на противном гвозде, они будут вспоминать, как когда-то, мальчиком и девочкой, жили на чердаке, должны были взбираться туда по длинной лестнице, тогда как теперь — стоит только взмахнуть крылышками — и готово!

В подарок любимому братцу ласточка несла с юга лучи солнца, теплый воздух, аромат цветов, — все это должно было прибыть вслед за ней в родные места.

Почти не отдыхая в пути, перегоняя всех перелетных птиц, она примчалась домой и прямо подлетела к закрытому окну чердака. На ее гвозде сидел нахохлившись воробей, но ласточке не было до него никакого дела. Она принялась стучать клювом и бить крылышками в стекло.

— Братец Паша, — щебетала она. — Отвори же окно! Ведь это я, твоя сестрица, твоя ласточка-Наташа! Ведь ты больше на меня не сердишься? Я принесла с собой весну, тепло, свет. Посмотри, как ярко светит солнце, как чист и прозрачен воздух! Забудем нашу маленькую ссору и начнем новую жизнь, жизнь веселых и беззаботных ласточек, крылатых вестниц весны.

Но окно не отворялось.

Ласточка хотела уже обратиться за справками к воробью, но вдруг воробей сам заговорил и притом знакомым голосом ее братца Паши:

— Ну что ты стучишь в окно попусту, — прочирикал он. — Чердак заперт, он мне больше не нужен.

Испугалась ласточка:

— Братец, да неужели это ты? Что же ты наделал! Зачем не дождался меня!..

— А что же мне тебя ждать было? Будто бы без тебя я ничего не умею. Как видишь, я устроился недурно: всегда сыт, недурно летаю, к холоду довольно равнодушен, имею много приятелей. Вообще — не жалуюсь на судьбу.

— Братец, — прощебетала пораженная ласточка, но ведь ты же стал противным воробьем!

— Ну так что же? И чем, скажи, пожалуйста, воробей хуже ласточки?

— Что ты говоришь, братец! Ведь мы вестницы весны, ведь мы приносим с собой всюду свет, тепло, радость, красоту, жизнь. Мы чудно летаем, выше нас редкая птица залетает.

— Все это мне ни к чему.

— Значит, тебе нравится копошиться целый день на проезжей дороге и искать пищу в навозе?

— Конечно, нравится. Что толку залетать к облакам, когда там даже и мошек нет. Гораздо проще подбирать зерна у хлебных амбаров. Там на наш век хватит!

— И ты не хочешь улетать с нами на зиму в теплые страны, любоваться на горы, на море, на цветущие долины?

— Ну, вот еще выдумала! Мне и здесь тепло. У меня перья, может быть, на вид и хуже твоего модного наряда, зато теплее.

— А как же я одна буду, Паша? Ты про меня и не подумал?

Воробей сердито отряхнулся.

— Ну, уж это дело твое. И вообще мы с тобой не пара. Ты слишком высоко заносишься и слишком непоседлива. Летай, куда знаешь, болтай про весну и прочий вздор, а с меня и навозу довольно.

И воробей улетел вниз на дорогу.

В этот день не резвилась с прилетевшими подругами ласточка-Наташа. Одиноко сидела она на телеграфной проволоке и рассеянно оправляла перышки. Ночь она провела под чужой кровлей.

Но на утро так ярко заблистало солнце, так весело защебетали птицы и зажурчали ручьи, что ласточка-Наташа забыла свое горе. Она была такой легкой, юной и красивой, вокруг нее было так много таких же легкокрылых и веселых друзей и подруг. Не стоило думать о самодовольном воробье, тем более, что и он был вполне счастлив своей судьбой! Каждому свое: ей, легкой ласточке — свет, тепло, воздух, поднебесная высь, ему, воробью — сытные зерна у хлебных амбаров и обильный навоз на проезжей дороге…