Михаил Осоргин - Сказки и несказки [Совр. орф.]

За рекой, на самом берегу, в полуверсте от большого села и совсем в стороне от дороги, стоял домик в два окна. Когда заходило солнце, в домике зажигался огонь, и через реку пробегали две красноватые полосы света к другому берегу. Когда же звезды на небе из серебряных блестков делались яркими золотыми фонариками, свет в окнах домика потухал. Вместо двух полос, через реку перекидывалась большая дорога лунного света. Иногда же, когда луна стояла высоко, другая маленькая луна баловалась на спокойной воде.

В маленьком доме за рекой жило двое: дед Антон со внуком Ваней. Дед был очень стар, лет на шестьдесят старше Вани, а Ване было семь лет. Дед был маленький, сгорбленный, седой, а Ваня был белокурый, кудрявый и голубоглазый. И все-таки они были похожи друг на друга и оба до страсти любили сказки. И даже трудно было сказать, кто из них больше любил сказки, — Ваня ли, который никогда не бывал дальше родного села, или дед Антон, старый матрос, который за свою долгую жизнь объехал на корабле чуть ли не весь свет и нагляделся всяких чудес.

Ложась спать, дед Антон задувал лампу и зажигал лампадку в углу перед темным образом. Затем он с большим трудом залезал на печку, где его уже поджидал Ваня. На дворе стояла глубокая осень, но на печке было тепло, а под дедовым мягким тулупом и совсем хорошо. Пока дед Антон взлезал по лесенке, Ваня лежал сверх тулупа, головой к краю лежанки и, прищурив один глаз, смотрел на деда через кулачок, как в подзорную трубу. А когда дед достигал последней ступеньки и упирался уже локтями на лежанку, Ваня всегда успевал раньше него юркнуть под тулуп и свернуться там калачиком. Так он и лежал до тех пор, пока дед Антон, отыскав для своих старых костей место помягче, не произносил:

— Вот так-то, Ванюша! Вот и еще денек ушел…

И тогда наступало самое интересное время и для деда и для Вани.

Ваня высовывал голову из-под тулупа и смотрел, как колеблющийся свет лампадки постепенно наполняет пустую избу странными тенями, скользящими по стенам, по потолку и беззвучно летающими по воздуху. Иногда эти длинные, неровные, таинственные тени собирались целой толпой около лежанки и пристально, не отрываясь, смотрели своими слепыми глазами на деда и Ваню, и Ваня так же пристально глядел на них; он их почти не боялся, так как рука его крепко держала рукав дедовой рубахи. Тени толкались, слегка подпрыгивали, чтобы заглянуть на печку, залезали друг другу на плечи, отбегали назад, с разбега прыгали на лесенку, скатывались вниз, клубком взлетали к потолку. Когда лампадка начинала шипеть, — тени собирались в избе густой толпой, когда же она вспыхивала ярко — быстро разбегались по углам, в окна, под лавку, в щели потолка… А через минуту из угла показывалась голова, из-под лавки другая, и снова начинался их странный, молчаливый хоровод.

Не спал и дед. Он также смотрел в пустоту слабо освещенной избы и видел перед собою широкий простор шумящего моря, без конца и края. Неведомо откуда и куда плыли серые однотонные облака, перегоняя корабль, а волны, набегая одна на другую, подбрасывая вверх белых барашков, топтались на месте с глухим беспрерывным ропотом. И из серых и лиловых волн поднимались неведомо чьи — но знакомые тени, махали руками, боролись, свивались в клубок и сваливались вместе в воду. На их место выплывали новые, еще более знакомые, и своим чередом уходили вслед за первыми. Море, волны, облака, и ни клочка земли, да и на что земля старому моряку…

— Дедушка! А я не боюсь! — шепчет Ваня тихо, чтобы не спугнуть теней.

— Чего ж бояться, Ванюша. А ты бы лучше спал.

— Я, дедушка, спать-то не хочу.

Трещит и чадит лампадка. Ваня жмется ближе к деду.

— Дедушка, тебе что кажется?

Ванюша знает, что всегда кажется дедушке в пустой избе. Но ему еще раз хочется услыхать про море, которое ему представляется странной и чудесной рекой без берегов, по которой бегают большие корабли с белыми парусами.

И тени, столпившись у лежанки, слушают рассказы старого матроса про далекие воды и чужие земли, про морских и земных чудовищ, про девственные леса, бесконечные степи, про черных и красных людей. Нет у этих рассказов ни конца, ни начала, и Ваня знает, как знает то и дед Антон, что это не быль, и не правда, и не выдумки, а просто далекая, бесконечная, чудная сказка…

В белом тумане по теплым водам несется стрелой большой корабль, и паруса его, надутые ветром, кажутся крыльями громадного белого лебедя.

Нет берегов, и глазам не верится, что корабль несется вперед.

Кажется, что окруженный паром тумана и прижатый к волнам, он не движется, а белые барашки валов то пробегают мимо него близко-близко, то невдалеке топчутся на месте целым хороводом.

Кажется, что ему никогда не выбраться из заколдованного круга воды и тумана, а жадные акулы и другие морские чудовища, высунув из воды головы, ждут, когда разыгравшееся море перевернет эту щепку, обломает мачты, смочит и сорвет паруса, разметает по волнам бочки, ящики, доски, людей, закрутит, задушит и бросит в пасть чудовищам их желанную добычу.

Но туман редеет, светлеет, и видна уже освещенная солнцем полоса берега.

Туманы, покинув море, собрались у верхушек гор и, протянувшись к небу, слились с облаками.

Быстро движется берег навстречу кораблю, движется и растет, открывая взорам города из белого мрамора, леса из высоких пальм, черные входы прибрежных пещер, как снег белую полосу морского прибоя.

Растет берег, и вместе с ним растут и горы, и пальмы, и колонны храмов, и люди, которые издали казались малыми разноцветными букашками. Они бегут в гавань, куда гордые паруса несут корабль после долгих скитаний по морю.

И первым, во главе усталых и счастливых путешественников выходит он, Ваня, в расшитом золотом пурпурном плаще, в шляпе, украшенной драгоценными камнями и павлиньими перьями.

Он идет сквозь длинный строй туземцев, одетых в пунцовые, желтые и светло-зеленые халаты. С двух башенок городских ворот трубят в честь его приезда в длинные серебряные трубы и бьют в барабаны.

Прямо, не останавливаясь, Ваня подымается вверх, к своему белому дворцу. Он выстроен на высокой скале, в виду моря; выше его только гора, верхушка которой обвита туманами; но и ниже этого неприступного замка орлы вьют свои гнезда.

С середины скалы идет вверх широкая мраморная лестница, прерываемая частыми просторными площадками. На площадках искрятся на солнце дышащие прохладой фонтаны, по обеим сторонам лестницы с ревом и грохотом несутся вниз и прыгают по камням огромные водопады. Их воды не видно: видно только белую пену и целые облака водяной пыли, в которой всецветной радугой переливается солнечный лун.