Lady Tiffany - Милость короля [СИ]

Рыцари надели яркие доспехи. Кроме одного.

Небольшого роста, хрупкого телосложения, в черных доспехах, он назвался Воином Семерых. Точнее, назвал его глашатай. Воин и слова не вымолвил, только сметал противников — одного за другим. Копья ломались, сверкали мечи, слышались глухие удары. Эшара трепетала каждый раз, когда Воин заносил оружие над противником и втыкал его совсем рядом во взрыхленный песок. Джейме Ланнистер, Арис Окхарт, Герольд Дейн, бастард Сноу пали от рук незнакомца с птичьими крыльями на шлеме. Он отказался сражаться лишь с молодым Старком, а верный глашатай объявил, что нет ничего позорнее для благочестивого человека, чем скинуть с седла такого молодого наездника.

Воин поднимал пыль, но сам сиял.

Когда пришла очередь короля, Эшара молилась в тени своего царского навеса. Рейегар молча постоял на коленях, затем вспрыгнул на скакуна и пришпорил его. По ту сторону турнирной арены горячо крестился Воин Семерых.

— Мой господин говорит, — молвил глашатай, — что драконы должны бояться теней. Ибо ночь темна и полна ужасов.

Крик Эшары потонул в реве возмущенной толпы. Она не помнила, как шел бой, как гремели раскаленные доспехи, как тряслись трибуны. Помнила только, как свалился с коня Воин Семерых, расцарапав ладони даже через толстые перчатки. Кровь сочилась по его доспехам, а в глотке саднило, но он поднялся с копьем наперевес. И кинулся на короля.

Рейегар пал на жаркий песок и сплюнул. Слюна у него была алая. Подняться он еле успел, схватил меч, попытался напасть, но… Тень Воина оказалась быстрее. Оглушённый, король не смог боле встать.

— Внесите корону, — прошептал он. — Он этого заслуживает.

Воин Семерых взял венок из светло-голубых роз. Эшара знала, кому он их подарит. В груди теснилось чувство тревоги, но она сидела неподвижно, как мраморная статуя.

Когда небесные цветы оказались на коленях у королевы Кейтилин, мир взревел.

Народ склонился перед Кассаной Таргариен — даже её венценосный брат и жених. Не склонилась лишь Кейтилин и Эшара. Ноги у неё подкосились, но она не повалилась — вцепилась в отсыревшую ставню и медленно осела на пол.

Чего же ей стоила милость короля?

— Как королева, — подала свой слабый голосок Кассана, — всеми силами души, как того требует венценосное попечение, стремлюсь я, чтоб честность в наше время всюду возрастала и процветала, а всякое богомерзкое нечестие искоренялось из среды верных. Не без мучительной боли недавно мы узнали, что очень многие лица обоего пола пренебрегли собственным спасением и, отвратившись от веры в Семерых, впали в плотский грех. И как того требует от меня моя душа и любовь моя материнская к государству, я вынуждена отдалить от двора леди Эшару Дейн.

Ставни ударились друг об друга из-за морского порыва ветра. Где-то истошно прокричала чайка.

Рыдания остудили разгоряченную кожу, слезы крупными каплями падали на щеки. Сотни — нет, тысячи, тысячи лет тому назад Рейегар сцеловывал мокрые дорожки с её лица, обнимал за плечи и шептал приятности на ухо.

— Вы не расслышали Её Величество? — черство спросил кто-то.

Лорды и леди зашумели и начали подниматься с колен.

— Прошу, — сквозь слезы прошептала Эшара. — Мне ведь больше некуда идти…

Позади послышался сухой шелест белого плаща — сир Джейме стоял за спиной. Она слышала его дыхание: тихое, злостное, яростное.

Из-за тебя моя сестра далеко, хотя она тут. Из-за тебя она живет на Севере — одна, с чужими детьми в чреве, с морозным снегом в выцветших волосах. Ты виновата.

Во всём виновата.

Молчание повисло в раскаленном воздухе и сковало легкие обручем железного горького страха. От каждого вздоха в груди всё сжималось и неистово билось; Эшара чувствовала, как к горлу подступил ком несбывшихся рыданий. Она закрыла глаза, чтоб не видеть, как низко, как адски низко ей придется пасть.

— Есть место, леди Дейн, где всегда рады шлюхам, — холодно проговорила королева. — Улицы Блошиного Конца.

Когда её вывели на свет божий, последние алые лучи ослепили леди. Сколько времени Эшара провела в подземельях замка? День? Два? Неделю?

Сотни людей толпились на прожженных столичным солнцем улицах. Пахло рыбными потрохами и потом, прямо как в её первый день в столице. Ступени всё ещё были теплыми после полуденного зноя, ногам было тепло. Эшару прикрывали волосы и простое холщовое платье, а ещё гробовая тишина. Никто не орал, не плевался, не исторгал проклятия.

— У любой монеты две стороны, — сладко улыбнулась Кейтилин. Её огненные волосы казались кроваво-красными в закатных лучах. — Знаешь… Нет, ты не знаешь.

Эшара почувствовала, как леди Талли распустила завязки на её платье.

— Какова тебе на вкус милость короля?

— Горше гнева королевы.