Lutea - Трилистник. Приют [СИ]

Новые шаги он скорее почувствовал, чем услышал, и опять повернулся от окна ко входу. Хината замерла на пороге комнаты. Её серебристые глаза взирали настороженно и с тенью глубоко спрятанной, но оттого не исчезнувшей из души опаски.

— Всё в порядке, Майкл?

— Да, Хлоя.

Она осмотрелась, словно в поисках трупа. Вновь вернула Итачи своё сосредоточенное внимание.

— Разве ты не идёшь на улицу?

— Как и ты.

В повисшем молчании девочка вдруг смутилась и отвела глаза. Итачи прищурился; кажется, не он один борется с мыслями и воспоминаниями.

— Х-хорошо, тогда… увидимся позже?

— Да.

Хината ушла, и Итачи перевёл взгляд обратно за окно, на играющих детей, среди которых ему не было места.

Проведя долгие годы бок о бок с сильнейшими шиноби — вначале Конохи, а после и других деревень, — Итачи пришёл к неутешительному выводу: высокоуровневые ниндзя просто не могут жить нормальной жизнью. Она их пугает.

— Знаешь, Итачи, — поделилась Конан, когда они шли вдвоём по безлюдным улицам Амегакуре, — есть один человек, мужчина… Не так давно он предложил мне бросить всё и уехать как можно дальше отсюда, от Элементарных Наций.

— И почему же ты отказала?

— Потому что верна делу Акацуки.

— Это то, что ты сказала ему. А на самом деле?

— На самом деле… — Конан вздохнула. — Наверное, после всех этих лет что-то сломалось во мне, Итачи. Я не могу представить себя в другом месте, вдали от Аме, Пейна, Акацуки. Стать чьей-то женой и матерью — немыслимо, хотя когда-то… Не важно. Так или иначе, я останусь здесь до конца…

Итачи всегда сопереживал ей больше прочих. Такая заботливая и красивая, но вечно печальная, Конан больше всех в их проклятой своре заслуживала быть счастливой.

— Любопытная вещь — человеческий выбор, — рассуждал Сасори на совместной миссии незадолго до того, как вместе с Дейдарой отправился ловить Однохвостого. — Странная, подверженная влиянию такой мелочи, глупого пустяка, как чувства. Чувства долга, привязанности, желания или ещё каких, их ведь так много… Столько того, что может сбить с пути холодной логики.

— Считаешь, что сам всегда следуешь этим путём? — спросил Итачи, которого редкие разговоры с кукловодом о нерабочем порядком увлекали.

— Я? Ками, нет, конечно, — Сасори сардонически искривил губы, его карие глаза расцвечивались костром, обнажая внутренних демонов. — Пожалуй, я бы даже сказал, что в последнее время почти перестал считаться с логикой… Что тому виной? Наверное, то, как всё устоялось. Я имею в виду, моя жизнь. Всё размеренно и привычно, ничего захватывающего и интересного. Враги скучны, скучны и товарищи. Скучны однообразные миссии, шпионаж, охота на Орочимару. Жизнь приняла облик завершённой картины… И если в искусстве я приветствую статику, то в жизни — нет. Затишье губит, застой разрушает шиноби. Так что если вскоре услышишь, что я прикончил напарника или сделал ещё какую-нибудь глупость…

Поэтому Итачи не удивился, когда узнал, что Сасори сложил голову в бою, который запросто мог выиграть. Дейдара тогда негодовал и разносил окрестности Аме, а вот Итачи молчал, уважая выбор товарища.

— Не поверите, Итачи-сан, — Кисаме смотрел на него озадаченно-смущённо, покручивая в руке свиток, — тот оинин, с которым мы столкнулись вчера — который ускользнул, помните? — в бою успел подбросить мне в сумку вот что…

— Что же?

— Своего рода… помилование, — выдавил из себя Кисаме со смешанным чувством. — Приглашение вернуться в АНБУ Киригакуре. Мол, ну покрошил в своё время начальство и несколько отрядов товарищей — ничего страшного, такие были времена; главное, что государственный переворот не устраивал. А теперь Киригакуре нужен такой мечник, бла-бла…

— И что ты будешь делать?

— Как что? Нахер выкину эту писульку, — в доказательство Кисаме тут же бросил свиток в костёр. — Не верю я, что это правда…

По глазам напарника Итачи видел, что тот и хотел бы верить. Вот только думать о возвращении в деревню страшился.

«Что если бы мне однажды предложили помилование? — задался вопросом Итачи, сидя ночью на чердаке приюта. Снег с мягким шуршанием устилал крышу. — Я бы вернул в деревню Саске и попытался настроить его на службу Родине. А кроме того…»

Что он стал бы делать кроме того, Итачи не знал. Для защиты у Конохи и кроме него были превосходные шиноби. Саске бы в определённый момент перестал нуждаться в нём. А просто жить…

— Ты всегда слишком сильно себя нагружаешь, — вечно сетовал Шисуи. — Когда веселиться-то будешь, наслаждаться детством?

— У шиноби нет на это времени, Ши.

— Да ладно тебе! Мы же не в эпоху воюющих кланов живём, ей ками!..

В отличие от него, Шисуи умел веселиться. У него были друзья, близкие люди. Шисуи любил жизнь… И всё же долг он ставил выше.

Тупая боль в сердце всегда сопровождала мысли о Ши. И если, думая о Саске, Итачи испытывал трепет надежды… «Как глупо, но как же хочется, чтобы и Шисуи переродился где-то в более спокойном, приветливом месте, — подумал Итачи со скорбью. — Он должен был жить, не я». Впрочем, выжить тогда для любого из них значило пойти с оружием против своего клана. Итачи не мог пожелать лучшему другу подобной участи.

Какая-то струнка задрожала в душе, и Итачи попытался ухватиться за неё. Пробуждать Шаринган больно — но он и не заслуживает ничего, кроме боли. Только не после того, что он сделал…

Итачи соскальзывал в темноту, полную шорохов. Кто-то плакал, но Итачи не узнавал голоса. Молящего о пощаде он также не узнавал.

Его пальцы крепко сжимали обтянутую чёрной кожей рукоять катаны — подарка отца. Технически, АНБУ должны были носить клинки, входившие в состав амуниции, однако все они люди и позволяли себе временами вольное обращение с уставом. Тем более что капитан Какаши смотрел на подобные мелочи сквозь пальцы, и Итачи, когда сам стал капитаном, следовал его примеру. В самом деле, какая разница, что за клинок в руке, что за кандзи выцарапан на щитке, что за безделушка лежит в кармане на счастье? Главное — чтобы миссия была выполнена.

Он идёт по тёмным коридорам родного дома. Его бьёт дрожь, но не от холода — огненная чакра не даёт остыть крови, горячит ещё больше. Итачи дрожит от предвкушения встречи в комнате, из которой тянет родной чакрой…

Вдруг тень встаёт на его пути, и Итачи рефлекторно останавливается, выбросив перед собой катану, её острием указывая на врага. Тот не шелохнулся, нахмуренный.

— Значит, вот что ты решил, Итачи…

Этот голос!.. Итачи дёрнулся, чуть опустил катану и подался вперёд.

— Шисуи?.. — это не гендзюцу, он проверяет моментально. Не гендзюцу, Кьюби его дери! Но тогда как?.. — Ты…

— Я не позволю тебе пойти, — в тоне лучшего друга боль и решимость.