Lutea - Вопросы [СИ]

— Ты с самого начала заинтересовала меня именно как профессионал, — негромко произнёс Сасори. — Когда собирал информацию для Акацуки и расширял агентурную сеть, то и дело наталкивался на хвосты чей-то тонкой работы — это разожгло мой интерес, я стал пытаться выяснить, кто за этим стоит. Ещё любопытнее стало, когда выяснил, что напал на дело рук ученицы своего бывшего напарника, за которым охочусь, — он прижался щекой к её волосам. — Выбравшаяся из ямы, из которой почти невозможно вернуться — я хорошо знаю Орочимару и его приёмы. По слухам безбашенная, но действующая так изящно, что отслеживать, распутывать и угадывать цели — сплошное удовольствие.

— Так вот кто то и дело подрезал крылья моим осведомителям… — проговорила Анко, сражённая осознанием: а ведь они играют друг с другом так давно. — Ксо, и ведь так и не смогла отследить, как ни старалась…

— У меня больше знаний и опыта, — заметил Сасори. — Кроме того, я объективно хитрее и куда в меньшей степени стеснён рамками, являясь нукенином.

— Успокоил, — буркнула Анко. — Хотя, — добавила она осторожно, — как бы это убого ни звучало, проиграть тебе мне ничуть не зазорно. А может, просто рефлекс не замечать именно эти проигрыши, — она невесело усмехнулась, обхватив себя поверх его рук. — Когда в первую нашу ночь пришла, чтобы убить тебя, а в итоге подсела на близость с тобой. Когда позволила вырезать на себе твоё клеймо — уже дважды. Когда с готовностью приняла из твоих рук Амортенцию. Когда опять после десяти лет завязки закурила и сходила с ума последние полгода… Да вот даже сейчас стою тут и ною о какой-то херне, будто нежная химе…

— Это не херня, — Сасори коротко поцеловал её плечо, сжал крепче руки. — Это чувства, Анко, и они есть у каждого. Правильно говорить о них с тем, кому веришь.

— Ага, — слабо откликнулась Анко, мелко подрагивая, вновь на краю падения в пропасть. Она действительно сломана, искажён верный шаблон мировосприятия, если сама признаёт незазорность проигрыша нукенину, если дрожит в его руках и соглашается, что верит. Что за польза теперь от неё Конохе?..

Она не дёрнулась, когда Сасори поднял её на руки и перенёс на кровать, аккуратно уложил на слабо пахнущее чем-то пряным одеяло и лёг рядом, вновь обнял, устроив её голову у себя на плече. Они долго молчали, и Анко никак не могла взять в толк, почему. Как и то, зачем Сасори делает это — обнимает её, легко поглаживая плечо, вместо того, чтобы трахнуть или выставить за дверь.

Молчание тянулось. И вдруг он тихо заговорил:

— Когда я был ребёнком, мои родители погибли на миссии. Бабушка долгое время не говорила мне этого, но в конце концов я догадался, узнал. Мне сложно сейчас описать эмоции, которые испытывал тогда, потому что годами пытался вымарать их из сердца. Я научился у бабушки создавать марионетки и нашёл в этом забвение — творчество успокаивает меня, расслабляет тугую пружину внутри.

Молча слушая его, Анко медленно расслаблялась под уютными прикосновениями. Пришло воспоминание, каким умиротворённым было лицо Сасори в моменты творческого процесса.

— Я сделал себе марионетки, копирующие родителей, — продолжил Сасори, неспешно, почти механически водя подушечками пальцев по её плечу. — Хотел вновь почувствовать их тепло — потерпел провал, конечно же, ведь это были всего лишь куски дерева, начинённые железом, с пустыми стеклянными глазами. Тогда я принял решение, что раз родителей не вернуть, лучше самому стать таким, как те куклы — смертоносным оружием, внешне напоминающим человека. Я долго просчитывал, как лучше сделать это, тренировался, оттачивал мастерство — готовился. Нападая на Третьего, я держал в голове единственную мысль: если готов — получится, если после стольких лет всё ещё нет — не имеет смысла продолжать пытаться и жить. Но я победил и ушёл из деревни, прихватив с собой некоторые её секреты и достоинство. Это обеспечило мне место в Акацуки, и я ничуть не жалею, что принял приглашение. В организации я встретил действительно интересных людей, открыл для себя новые грани жизни и многому научился. Именно Акацуки сделала меня шпионом, — он замолчал ненадолго. — Она же убедила меня остаться человеком. Если точнее, одна куноичи с такой же раной на сердце, как у меня.

— Конан? — тихо уточнила Анко, не поднимая глаз.

— Конан, — подтвердил Сасори. — Она пришла ко мне по поручению Лидера, чтобы пригласить в организацию. Не могу сказать, что она понравилась мне с первого взгляда, но… заинтриговала. По пути на базу мы разговорились, тогда такие подростки, смешно сейчас вспоминать. В нас было что-то общее, оба это чувствовали. Друг с другом было интересно — просто поговорить, посидеть над свитками с донесениями, обдумать и принести Лидеру выкладку, какие заказы более выгодны в данный момент. Кроме того, у нас с Конан схожие механизмы самоконтроля: чувства реализуются в творчестве. Мои марионетки, её оригами — и искусство, и оружие… Много точек соприкосновения, и в итоге — взаимопонимание. Приятное чувство — иметь друга, который всегда поддержит, не осудит.

— Действительно, — согласилась Анко, почему-то подумав о Мадаре. Теснее прижалась к Сасори, замерла — его откровенность была ничуть не менее крышесносной, чем секс. А ещё, кажется, таила в себе нечто важное.

— В Конан я увидел олицетворение мысли, высказанной когда-то Третьим, которую я долгие годы не мог понять: полностью отказаться от чувств — вот истинное проявления слабости, трусости. Потому что действительно большие силы нужны, чтобы разбираться в своих эмоциях, уметь сдерживать их, чтобы не мешали делу, и позволять себе проявлять в особенных ситуациях, с особенными людьми, — он вздохнул, и Анко, не видя, буквально почувствовала, как он устало прикрыл глаза. — Мне потребовались годы, чтобы это понять. Одно из сложнейших проявлений внутренних сил для истинного шиноби — довериться. Не бездумно и легкомысленно открываться каждому встречному, но чётко выверить свои ощущения от человека, эмоциональные возможности, просчитать вероятные последствия — и позволить себе отбросить маску, показать себя настоящего. Через усилие, через сознательно задавленные рефлексы, которые вбиваются с детства: не доверяй, не открывайся, везде опасность, враги. Кажется, для нынешнего поколения это менее актуально, но тех, кто застал мировые войны, воспитывали именно так. К тому же, многие отучались доверяться и другими, весьма травматичными способами, — он легко сжал плечо Анко.

— Ты прав, — откликнулась она — осторожно, пробуя, сможет ли сама говорить так, как он. Впервые. И правда хочется попытаться. — Из меня доверие выжигали змеиным ядом и калёным железом. Вначале постарался сенсей, растоптав моё детство, которое я худо-бедно, осколками смогла-таки пронести через войну. Ну а всё то, что не уничтожил он, выжгла деревня, которой я была нужна не осколком, а остро наточенным кунаем. И ведь я была им, и хорошим, пока не дала слабину…