Елена Дорошкевич - Крик дафэна [СИ с издательской обложкой]

Я смотрел на него и ничего не понимал. Кажется, глаза мои в соответствии с какой-то сказкой увеличились до размера тележных колёс. Нестандартно квадратной формы.

А Троян Модестович просто наслаждался ситуацией. Стоя в величавой позе, небрежно облокотясь на стол, он был похож на графа (или князя?) — высокого, сухощавого, элегантного, с длинным породистым лицом и слегка тяжеловатой челюстью. Его тонкий горбатый нос являл собой отдельное произведение искусства. Обычный костюм сидел на профессоре, как новый фрак, сшитый по частному заказу. В данный момент он выдерживал классическую паузу. Фигура его постепенно уплотнилась, а в воздухе завитал свежий аромат Kenzo.

— С вашего позволения, я присяду. Dura necessitas. [3] Суровая необходимость. Возраст, понимаете ли, даёт себя знать, — он изящно взмахнул рукою.

Сбоку захихикал, зажимая рот, давясь и булькая, Враххильдорст. Потом, видимо не выдержав напряжения, он расхохотался уже в голос, упав на спину и комично подрыгивая ножками, не обращая на всё ещё удивлённого меня никакого внимания.

— Возраст ему, видите ли, не позволяет… Ха-ха-ха! Ну, Троян, повеселил, порадовал… Да… Рассказывают, на приёме у Королевы, кажется в прошлый четверг, ты кому-то по морде заехал, извиняюсь, по наглому аристократическому профилю, а позднее, приударив за новенькой фрейлиной, уронил её прямо в цветущие кусты пиоркоктусов, упав следом прямёхонько сверху. Конечно же, совершенно случайно. Наверное, радикулит разыгрался. Надеюсь, девушка оказала тебе своевременную первую помощь?

— Я тоже очень рад встрече, уважаемый Уль Враххильдорст. Прошедшую сотню лет о твоей персоне тоже слышно только хорошее, — произнёс Троян Модестович, церемонно кивнув головой и делая ударение на слове «тоже». — А в последний день события, происходящие с вами, столь увлекательны, что я решил лично засвидетельствовать вам свой восторг. И познакомиться с твоим учеником, так сказать, заново. Успокойтесь, Василий. На вас лица нет. Пора уже начинать осваиваться со своей новой ролью, тем более, что это у вас получается преотменно, — он улыбнулся мне ободряюще, выжидательно и облегчённо вздохнул, когда я улыбнулся ему в ответ. — Disce libens: quid dulcius est quam discere multa? [4] Учись охотно: что есть приятнее, чем много учиться? А всяческие неуверенности, страхи-ахи, непонятности — это дело банальное, житейское, без этого никак нельзя. В конце концов, надо же с чего-то начинать. Поверьте, dimidium facti, qui coepit, habet [5] Тот сделал полдела, кто уже начал. . Начало — пожалуй, самый ответственный момент, для большинства так ни во что и не переходящий, — сразу бросают дело или гибнут по неопытности, — а вам дан такой прекрасный шанс в лице несравненного Враххильдорста. Disce, sed a doctis [6] Учись, но у учёных. , - Троян Модестович чуть приподнял бровь и подмигнул дофресту.

— Docendo discimus, [7] Обучая, учимся сами. — к моему удивлению пробурчал в ответ тот.

— Может, мне было бы легче, если бы я хоть что-нибудь понимал, — в свою очередь пожал плечами я, имея в виду одновременно и латинский язык, так мною в институте и недоученный, и мои приключения с дофрестом. Первые сумбурные впечатления схлынули, и теперь я почему-то был несказанно рад вдруг появившемуся профессору. — А уважаемый Враххильдорст только нагнал тумана, но так ничего и не объяснил. Куда-то меня тащит, а с недавнего времени события и вообще вышли из-под его контроля. Тут вы появляетесь неизвестно откуда. Кстати, ничему не удивляясь, мило и ненавязчиво вливаетесь в нашу странную компанию. Чему я, между прочим, рад. Рад, рад, и снова рад! А то дофрест — ещё тот спутник по путешествию… Как вы сказали про начало? Гибнут по неопытности?.. Так вот: я готов на решительные действия, но только на те, о которых я хоть что-то знаю наперёд. Тем более, что в этой непонятной истории у меня есть и личный интерес.

— Личный интерес — это хорошо, — обрадовался профессор и, наконец, забывая о латыни, доверительно сообщил: — Не вдохновляют меня бескорыстные порывы. Героические и романтически прекрасные. Совершать их способны лишь глупцы или безумцы. На первый, беглый взгляд вы, Василий, не напоминаете ни тех, ни других. А пояснения — будут вам и пояснения. Думаю, довольно скоро и не без моего горячего участия. Чем могу, помогу, уж не обессудьте… Итак — милости прошу, пройдёмте.

Мы сидели в институтской библиотеке и пили кофе. После трёх выкуренных, одна за другой, сигарет чашка горячего кофе воспринималась как подарок свыше.

— Как вы говорите, Василий? Он появился прямо в зеркале? Очень, очень интересно. Вы знаете, что в рубашке родились? Какое везение! Первый раз слышу, чтобы кому-нибудь удалось уйти от магара. Да ещё и невредимым. Нет, вы действительно ничего не понимаете… Потрясающая удача! Потрясающая!

Троян Модестович вскочил и пошёл вдоль полок быстрыми шагами, меряя расстояние до тёмного окна и обратно. Была глубокая ночь. Дофрест сладко спал, устроившись прямо на широкой книжной полке в отделе научной фантастики, подложив под голову двухтомник Стругацких.

— Магары — страшные существа и необыкновенно могущественные, в чём вы, молодой человек, уже имели возможность убедиться, так сказать, de actu et visu [8] По опыту и наблюдениям. , — он опять заговорил на латыни. — Но они не принадлежат здешнему миру. И в этом, пожалуй, единственное наше спасение и надежда. А теперь можно с уверенностью добавить, что встречи с ними могут иметь некий иной финал, отличный от обычной отвратительной развязки. Прошу не просить меня описывать детали трапезы, завершающей их разговоры с живущими на земле, к кому бы они ни относились, — он на секунду притормозил на повороте. — Тут одинаково не везёт и людям, и другим существам, проявленным в данной реальности. Посоветовать можно только одно: ни в коем случае нельзя бояться. Alia omnia! [9] Всё что угодно, только не это. Хоть это звучит и абсурдно, в таком-то положении. Однако… стоит попытаться. И необходимо любой ценой, вы слышите — любой! — используя малейшую возможность, да-да, нарушить зрительно-осязательный контакт. Что в вашем случае и было сделано путём разбития зеркала. Скажите спасибо столу — если бы не он, не сидеть бы нам тут за чашечкой кофе.

— Знаете, Троян Модестович, мне до сих пор не по себе. Он ведь, спасая меня, покончил жизнь самоубийством… Жил бы себе и жил. А так только горстка пепла и осталась. И той уж, наверно, нет.

— Я думаю, с тобой, Василий, позволь мне перейти на «ты», случилось нечто особенное, уникальное, — профессор сделал неопределённое движение рукой, это могло обозначать что угодно. — Это удается очень немногим людям. Ты сумел отождествиться с сущностью предмета, поняв и прочувствовав его изнутри, выражаясь понятнее — дойти до самой сердцевины. А он, в свою очередь, пророс в тебе, принимая твои радости, заботы и печали как свои собственные, насколько это вообще возможно. На какой-то краткий миг вы стали друг другом! Vivat!!! [10] Ура! Да здравствует! — он хлопком соединил свои длинные ладони, породив эхо, побежавшее вдоль бесконечных полок. Дофрест заворочался во сне. — В результате, нападение на тебя стол воспринял как непосредственную угрозу себе. С твоей смертью часть его тоже перестала бы существовать. Поэтому сейчас ты ощущаешь некоторую пустоту в душе, и так будет всегда, — он вздохнул. — Стол — лишь первая твоя потеря в длинном списке утрат, составляемом всеми нами в течение жизни. Но в твоём случае именно эта смерть оказала тебе неоценимую услугу. Существует некая закономерность, обнаруженная очень и очень давно. Если какая-нибудь сущность жертвует добровольно — заметь, по собственному желанию! — свою долгую жизнь в обмен на жизнь человека, ценность которого обычно ставится под сомнение — я имею в виду точку зрения растений, животных и всех остальных существ — то этот самый мир этих самых растений, животных и других разнообразных существ изменяет к нему своё отношение, начиная общаться с ним, помогая советом, выручая в сложных ситуациях. Отдавая дань памяти погибшему, человека как бы допускают в огромный разнообразный мир, о котором до сего момента он даже не имел понятия.