Елена Дорошкевич - Крик дафэна [СИ с издательской обложкой]

— Точно. Тараканы прибежали, как дрессированные… И картошка внизу поймала меня, будто баскетболист удачно брошенный мяч, когда я падал из окна. Тоже жизнь спасла. Второй раз за день. Надо же.

От волнения я начал говорить незатейливо просто. События последних дней промелькнули в голове, складываясь, как в калейдоскопе, в сложный, закономерный рисунок.

— А что, была ещё и картошка? — Троян Модестович в задумчивости остановился около окна. — Что ж, события развиваются более чем стремительно. Может, это и к лучшему. Тогда и нам надо поторопиться. Carpe diem! [11] Лови мгновение, пользуйся сегодняшним днём. — он прищёлкнул пальцами. — Забирай дофреста, ему всё равно пора просыпаться. Мы отправляемся в весьма примечательное место. Думаю, что там найдутся ответы и на твои вопросы. По крайней мере, на те, которые ты в состоянии сформулировать на данный момент.

Мы шли между книжными стеллажами. Я нёс Врахха, прижимая его к своему плечу. Что ни говори, но это уже стало входить в привычку. А ведь в начале он собирался вести меня куда-то сам . Лично. К неведомому своему нанимателю. Теперь же мы только и делали, что куда-то бежали и явно не в нужном направлении, а по пятам, скрежеща и жарко дыша в затылок, следовала госпожа Неизбежность, тяжелым катком давя всех окружающих, встречных и поперечных.

Пройдя завершающий отдел исторической литературы, мы упёрлись в глухую стену, на которой висел портрет Карла Маркса — в полный рост, с развевающейся шевелюрой и пламенным взором (когда начались перестроечные времена, картину перенесли в библиотеку подальше за стеллажи, где она и пылилась в тишине и забвении). Перед ней мы и остановились: я — в нерешительности, а Троян Модестович — задумчиво примериваясь.

— Пожалуй, подойдёт. Хотя никогда не знаешь, как это сработает на сей раз, — сказал он, склонив голову набок и прищуриваясь. — Bona venia vestra [12] С вашего позволения. … Начнём-с!

Стремительно шагнув вперед, профессор вытянул руку и пальцем начертил замысловатый знак прямо на лбу у идеолога пролетариата. Нарисованный символ тут же засветился, став видимым и объёмным, делая лицо Карла Маркса немного фривольно игривым и живым. Одно мгновение мне казалось, что он посмотрел на меня и многозначительно приподнял левую кустистую бровь. Я до того удивился, что пропустил момент, когда изображение испарилось, истаяло, как мокрая бумага, оставив после себя пустой прямоугольный провал — дверь в мерцающую темноту. Удовлетворенно хмыкнув, Троян Модестович решительно ухватил меня за локоть и увлёк за собой — прямо в только что созданную им чёрную дыру.

У меня заложило уши и закружилась голова. Хотелось сказать: «Полёт прошёл нормально, можно отстегнуться, мы прибыли к месту назначения».

Огромное всемогущее Ничто сглотнуло, а потом выплюнуло нас неизвестно где.

…Мне виделся милый, изящный профиль: чуточку вздёрнутый нос, тревожные ресницы, пушистыми крыльями бабочки вздрагивающие над глубиной фиалковых глаз, губы, чей нежный четкий рисунок прятал неуловимость лёгкой улыбки. Гордый поворот головы, всплеск волос, текущих, струящихся бесшумным водопадом, разбивающимся кольцами у стройных колен. Странный, непривычный покрой одежд, сложный и одновременно простой — незатейливостью листвы, переплетеньем трав. И знакомый аромат сирени после летней грозы. Имя, звучащее переливом лесных колокольчиков. Где ты, Диллинь, отзовись…

— Проходи, располагайся поудобнее. Кстати, глаза можно уже открыть. Здесь лучше смотреть перед собой, а то что-нибудь невзначай уронишь.

Ронять, действительно, можно было очень и очень много.

Мы находились в великолепном помещении, напоминавшем старинную гостиную — с громоздкими золочёными креслами, камином в форме средневекового замка и галереей портретов, развешенных по стенам. Скользнув взглядом по ближайшему, я обнаружил Мону Лизу работы Леонардо да Винчи и неожиданно понял, что могу спорить на что угодно, но передо мной висит подлинник.

— Здесь вообще не бывает подделок. Все вещи в этом удивительном месте истинные. И не вздрагивай, пожалуйста. Я не читаю твои мысли — они и так светятся прямо у тебя на лице sub corona [13] Под венком. , - Троян Модестович, улыбаясь, провёл пальцем себе по лбу, кивнул в мою сторону и, вздохнув, удобно расположился на небольшом диване, неспешно вытянув ноги по направлению к камину, в котором понемногу самопроизвольно разгорался огонь. — Сие замечательное хранилище содержит в себе редчайшие ценности. Есть некогда утерянные или уничтоженные человечеством, а так же спрятанные и ждущие своего часа клады и термы. По сути дела, мы находимся в отражённой реальности всех существующих библиотек и музеев. Здесь можно увидеть лучшие произведения искусства, когда-либо созданные людьми, и ещё не созданные никем и получить ответ на любой вопрос, если он правильно сформулирован. Не теряй времени, мой юный друг. Ищи, и да сопутствует тебе удача. Если, конечно, тебе что-нибудь нужно. Как у тебя с вопросами? Ещё имеются?.. — он улыбнулся и, потянувшись к ближайшей полке, выудил себе книгу в потемневшем кожаном переплёте.

Библиотека как отражённая реальность?!.. Я по-новому огляделся вокруг. Вместо только что висевшего портрета — улыбка Моны Лизы заменилась на плотоядную ухмылку какого-то незнакомого субъекта, бородатого и не в меру кровожадного — висел другой портрет, такого же размера, но в узкой чёрной раме. Субъект повёл плечами, подмигнул мне и растянул рот, что называется до ушей, являя мне и всем присутствующим коричневые косые зубы. Отсутствие передних давало возможность лицезреть красный мясистый язык, беспокойно подрагивающий в глубине. Я не успел удивиться, как меня отвлекло непонятное движение сбоку — кто-то шмыгнул из-за шкафа под диван. Диван качнулся и изменил цвет своей обивки. Троян Модестович даже бровью не повёл. Сквозь пламя в камине просвечивало бездонное, звёздное небо.

Впоследствии я описывал происходящее в библиотеке — или, лучше сказать, саму Библиотеку — каждый раз несколько иначе. То, что видели мои глаза, не соответствовало тому, что слышали мои уши. Я как бы одновременно пребывал в нескольких местах и в нескольких временах, которые жили, дышали и двигались совершенно обособленно, но, тем не менее, взаимосвязанно.

— Карвука хрумст? — вкрадчивым шёпотом поинтересовался злодей из траурной рамы.

— Это сэр Синь Боорда, — не отрываясь от чтения, сказал Троян Модестович. — Изощрённейший был убийца и негодяй, но прославился сочинительством — именно его перу принадлежат первые паталомические детективы. А впрочем… Фак пошт вонн! — выкрикнул он уже портрету. Тот хмыкнул и отвернулся, на ходу трансформируясь в старинную, чуть размытую фотографию молодой женщины. В нижнем углу изображения шла порывистая надпись: «Марина Цветаева. Коктебель 1913». Ниже, очень мелко: «Милому Серёжень…» — дальше расплылось. Девушка моргнула и указала взглядом на что-то за моей спиной.