Вольфганг Хольбайн - Мидгард

Лиф растерялся. Его охватил ужас от слов Скаллы. Он почувствовал, что в них больше правды, чем он готов был признаться самому себе.

— Но это же… это же только легенда, — пробормотал он.

— Только легенда? — спросила Скалла. — И ты говоришь это после того, как сам видел «Нагельфар» и ощущал на своем лице дыхание волка Фенрира?

Лиф не ответил. Неожиданно Скалла встала и закуталась в одеяло.

— Пойдем со мною, — сказала она. — Но только тихо, чтобы никто не проснулся.

Но они не спустились вниз, как ожидал Лиф, а повернули направо, в помещение с низким потолком, где обычно хранились запасы еды. Там было так темно, что Лиф, ничего не видя, сразу же больно ударился о потолочную балку. Когда Скалла остановилась, он понял, куда она его привела.

Старуха опустилась на колени перед завернутым в шкуру предметом размером с небольшой сундук и нетерпеливо махнула рукой, чтобы Лиф присел рядом с ней. И тогда она рывком отбросила шкуру.

Лиф испугался, хотя точно знал, что он увидит.

Маленькая лодочка, обшитая золотом, замерцала таинственным светом, словно горела изнутри. Тонкий платок на дне выглядел как новый, словно не прошло почти пятнадцати лет с тех пор, как ее убрали на пыльный чердак.

Скалла не сказала ни слова, только иссохшим пальцем указала на нос лодочки. Следуя глазами за пальцем Скаллы, Лиф посмотрел туда, и его сердце замерло.

Под носом лодочки, выполненным в форме головы лебедя, он разглядел маленький странный символ вертикальный штрих, перечеркнутый двумя диагональными линиями:

Этот символ Лиф видел много раз, он был изображен на обратной стороне монеты, которую мальчик носил на шее. Лиф никогда не придавал этому значения и считал монету простым украшением.

Но теперь, глядя на выражение лица Скаллы, он понял, что все не так просто.

Мальчик испугался. Он вспомнил великана, его измученное от усталости лицо, его панцирь, шлем и круглый щит, на которых сверкал тот же символ, что на лодочке и на монете.

Его руки задрожали.

— Что… что это значит? — спросил он.

— Это Хагал, — хмуро ответила Скалла. — Руна судьбы. Тот, кто ее носит на щите и оружии, определяет счастье или несчастье всего человеческого рода.

Лиф захотел возразить, сказать, что это недоразумение и что не может быть, чтобы именно он, Лиф, мечтатель, был призван сыграть такую большую роль в судьбе мира. Но не осмелился произнести ни звука.

— Я всегда это говорила, — скрипучим голосом продолжила Скалла. — Но никто не хотел меня слушать, ведь я всего лишь глупая старуха. Ты — Лиф, и твой приход оповестил людей о начале Сумерек Богов. Никто не захотел меня слушать, но теперь слишком поздно. Вечная Зима наступила, корабль «Нагельфар» появился, чтобы принести несчастье тебе и погубить всех, кто окажется около тебя.

— Это неправда! — закричал Лиф так громко, что Скалла вздрогнула. — Так не может быть! Я не приношу никому зла!

Скалла не ответила. Слова здесь были не нужны. Разве у Озруна не пропала корова и лодка? Разве буря не уничтожила их труды за год? Разве Свен не вывихнул руку? Разве не обратился на Лифа гнев обоих братьев с того самого дня, как он увидел черный корабль?

— Эта буря неслучайна, мой мальчик, — сказала Скалла. — Она никогда не кончится и будет все дальше гнать корабль «Нагельфар», который появился здесь, чтобы погубить тебя. Властители Утгарда знают, что будущее людей и богов в твоих руках и в руках твоего близнеца.

— А ты знаешь… где он?

— Лифтразил? — Скалла покачала головой. — Никто этого не знает. Но я боюсь, что он уже оказался в когтях зла. Ты помнишь, что сделал Бальдур, когда тебя увидел? Он захотел тебя убить.

Лиф кивнул. Все было так просто и ясно, что он удивлялся, почему не додумался до этого раньше: Бальдур, сын Одина, хотел его убить, а волк Фенрир, наоборот, оставил в живых только потому, что они — сын бога и мрачный посланец зла — приняли его за того, кем он не был. За Лифтразила, его близнеца.

— Я найду его, — тихо сказал мальчик.

Скалла кивнула, словно ничего другого от него и не ожидала.

— Ты должен это сделать, — сказала она. — И как можно скорее, потому что в легенде сказано, что Вечная Зима будет продолжаться три года. Этого времени должно хватить, чтобы решить судьбу Мидгарда и всех остальных миров.

Она снова протянула руку и погладила Лифа по щеке, но на этот раз он не вздрогнул от прикосновения ее пальцев.

Вскоре — через несколько минут, которые показались Лифу часами, — они встали. Скалла тщательно укрыла шкурой лодочку. Они вышли из помещения, больше не сказав друг другу ни слова.

На следующее утро засияло солнце, принеся на землю немного тепла. Море успокоилось. В первый раз за две недели на горизонте не было черных туч. Ветер утих. На побережье наступила тишина, словно никогда и не было бури. Озрун и его семья вздохнули с облегчением и долго стояли на краю утеса, смотря на море и вознося хвалу богам за то, что те помогли им выдержать это испытание.

Лишь когда они вернулись домой и сели за стол завтракать, им бросилось в глаза, что одно место осталось пустым. Лиф исчез. И он никогда уже не вернется.

Буря мчалась за ним по пятам. Если бы Лифу требовались доказательства мрачных предсказаний Скаллы, то буря смогла бы их полностью подтвердить. Над берегом, который в течение дня выглядел сначала как узкая полоса, затем — как линия и, наконец, превратился в едва различимую тень, снова засияло солнце, но вдалеке уже клубились тучи. Небо почернело, облака зависли так низко, что Лифу показалось, будто он их коснется, если вытянет руку вверх. Непрерывно сверкали молнии, а однажды — это было вечером — он увидел вдалеке багровые отблески пожара. В каком-то лесу, зажженном, по-видимому, молнией, бушевал огонь.

Лиф двигался прямо на юг. Он шел весь день, вечер и половину ночи. Мальчик не мог оставаться в семье Озруна и своим присутствием приносить ей несчастья и смерть, но что делать и куда идти, он тоже не знал.

В первые два дня он не встретил ни одного человека. Но его это не расстроило, скорее наоборот! Он избегал знакомых хуторов и деревень. Даже на следующий день, когда он далеко продвинулся на юг и шел по совершенно незнакомой местности, Лиф осторожно обходил стороной человеческие поселения.

На четвертый день своих странствий он пересек реку и увидел перед собою серые силуэты заснеженных гор. Их вид придал ему уверенности в себе, потому что в горах он легко смог бы укрыться от бури. Весь этот день туманные цепи гор служили ему ориентиром. Ночью Лиф расположился между высокими обветренными скалами, стоявшими в стороне от дороги. Три скалы склонялись друг к другу так, что вдали выглядели наподобие каменного шатра и служили хорошей защитой от жгучего ветра, но не от холода. Мальчик устал. Последнюю ночь он не спал. Ноги болели, все тело налилось свинцовой тяжестью. Он забрался в самый дальний угол каменного «дома», развернул одеяло и съел небольшой кусок соленого мяса, который только и оставался у него в запасе. Его не покидала мысль, что он обворовал Озруна и взял с собой мясо, каравай хлеба, нож, лучший топор отца, одеяло и несколько других мелочей, которые могли бы ему понадобиться в дороге. Хотя, с другой стороны, думал Лиф, когда Озрун заметит его исчезновение, он не станет переживать из-за какого-то топора.