Дина Лампитт - Уснуть и только

Всадники достигли вершины холма и остановились. Начальник отряда – крупный мужчина с изуродованным шрамами лицом – приблизился к архиепископу.

– Вон там, милорд, – взмахнул он затянутой в латную рукавицу рукой. – Вот он, дворец Мэгфелд.

Стратфорд взглянул в указанном направлении. С поросшего кустарником высокого плато, где они находились, на много миль вокруг были видны квадраты полей, островки лесов и поблескивавшие извилины рек.

– Где? Там, справа?

– Да, милорд.

– Выглядит очень величественно. А эта лесистая долина слева от нас, полагаю, Бивелхэм?

– Совершенно верно, милорд. Владение Джона Валье.

– Какой здесь чудесный воздух, – заметил Страт форд.

Все с тем же невозмутимым выражением лица он разглядывал расстилавшуюся внизу живописную, пестревшую красками долину. Наблюдавший за ним начальник отряда пытался угадать, о чем думает этот молчаливый человек, о котором кто-то сказал, будто он возродившийся Томас Бекет. Однако ничего нельзя было прочитать в светлых, немигающих глазах, и через некоторое время рыцарь осмелился нарушить молчание:

– Если не возражаете, милорд, пора трогаться. Через час вы будете в замке.

– Сейчас, еще одну минуту.

Взгляд архиепископа вновь заскользил по Бивелхэмской долине.

– Говорят, где-то здесь у святого Дунетана была кузница, где он предавался своему тайному увлечению – работе с металлом. Вы знаете, где она?

– Нет, милорд, от нее уже давно не осталось и следа.

– Жаль. И вряд ли удастся найти место, где она стояла?

– Боюсь, что так, милорд.

Рыцарь вновь занял свое место во главе колонны и, высоко подняв руку, крикнул: «Вперед!» Отряд начал спускаться вниз, оставляя слева красивую долину и направляясь через лес к селению Мэгфелд.

Архиепископ Кентерберийский никак не мог понять, зачем понадобилось Дунетану Гластонекому, архиепископу и могущественному вельможе при дворе саксонеких королей, построить замок, церковь и кузницу в этом заброшенном и отдаленном уголке. Однако оставалось фактом, что признанный впоследствии святым царедворец поступил именно так. Впрочем, теперь, спустя почти триста пятьдесят лет после его смерти, здесь не осталось ничего из первоначальных деревянных построек. Каменный дворец начали строить при архиепископе Бонифации, продолжили при его преемниках и закончили лишь при архиепископе Рейнольдсе девять лет назад, в 1324 году.

Испытывая некоторое волнение, Стратфорд проскакал по булыжнику подъездной дороги и с легкостью, вполне объяснимой для человека сухощавого телосложения, выпрыгнул из седла.

Замок был очень высоким: западная башня достигала шестидесяти футов, основная часть здания была трехэтажной. Красивые окна и изящные арки, создающие ощущение торжественной величественности здания, произвели на архиепископа огромное впечатление. Испытывая радость и воодушевление, Стратфорд впервые переступил порог своей новой резиденции. Полы его малинового плаща развевались под порывами зимнего полуденного ветра.

Как только архиепископ показался в дверях, все ожидавшие его слуги опустились на колени. Стратфорд поочередно обошел всех, позволив каждому поцеловать свою руку. В полумраке засверкал огромный перстень Кентербери, надетый поверх перчатки архиепископа.

– Да благословит вас Господь, – произнес он, перекрестив их, и, склонив голову, начал подниматься по широкой каменной лестнице.

Прибывшие с ним монахи уже хлопотали внизу, распаковывая багаж. Шедший впереди домоправитель, почтительно указывавший Стратфорду дорогу, провел его через две комнаты, каждая из которых была больше предыдущей, и ввел в третью, самую красивую и величественную. Это был просторный зал, простиравшийся с запада на восток вдоль всего внутреннего дворика. Через высокое западное окно комнату заливало золотисто-алое сияние заходящего солнца, казавшегося багряным шаром.

Но Джона Стратфорда в этот момент интересовало только одно, и он спросил:

– Бекет спал в этой комнате?

Домоправитель смутился:

– Нет, милорд, считается, что в то время еще не было этой комнаты. Однако северной стене, гардеробной и малой часовне уже больше ста лет, так что, по-видимому, они существовали уже во времена святого Томаса.

Архиепископ не ответил, на его лице появилось выражение странной холодности. Домоправитель подумал, не туговат ли его новый хозяин на ухо.

– Это все, милорд?

– Да, пока все, – тут же отозвался архиепископ. – Но, Веврэ…

– Слушаю, милорд?

– Сегодня вечером, когда стемнеет и пиршество будет в самом разгаре, к заднему крыльцу доставят человека и передадут на ваше попечение.

– Человека?.. – непонимающе повторил управляющий.

– Вот именно. – Архиепископ отвернулся и, сняв перчатки и плащ, бросил их на кровать, стоявшую напротив очага.

Стоя спиной к домоправителю, он добавил:

– Я хочу, чтобы вы заботились о нем, выделили ему комнату. Пусть это будет небольшое помещение, но обязательно отдельное.

Веврэ кашлянул в кулак.

– Не будет ли бестактностью с моей стороны, милорд, спросить, кто этот человек?

– Будет. – Резко развернувшись, архиепископ бросил на домоправителя тяжелый взгляд. – От вас требуется только, чтобы вы обращались с ним так же заботливо и уважительно, как со мной. Это понятно?

– Да, милорд.

Домоправитель низко поклонился, но в уме его уже роились все слышанные раньше слухи и сплетни.

– И вот что, Веврэ…

– Милорд?..

– Я не хочу, чтобы кто-нибудь из гостей его видел. В ваших интересах выполнить все, как я прошу.

– Разумеется, милорд. Желаете ли вы, чтобы я сообщил, когда джентльмен уже будет здесь?

– Обязательно, но потихоньку.

Выходя, управляющий бросил последний взгляд на сухощавую фигуру архиепископа, неподвижно за мершую у окна, сквозь которое виднелось прячущееся за темную громаду леса солнце.

Замок готовился отмстить прибытие нового хозяина: как того требовал старинный обычай, крестьяне принесли в замок вино и продукты. Поздним вечером этого же дня, увидев, какие приготовления сделаны для торжественного пира, который он устраивал в эту ночь в большом зале замка для своих соседей, архиепископ пришел уже совершенно в другое настроение.

Посреди зала стояла раскаленная докрасна жаровня, на ней громоздились специально доставленные из леса поленья и ветки. В запахе дыма, который поднимался от очага кверху, к деревянному потолку, опирающемуся на три гигантских арки, и выходил наружу через специальное отверстие, можно было различить ароматы всех пахучих пород деревьев, растущих в этой местности. Запах этот был таким мощным и приятным, что ни один из прибывающих гостей не упустил случая немного постоять возле жаровни и насладиться им, прежде чем пройти дальше, к возвышению в конце зала, где сидел новый архиепископ, облаченный в пурпурную рясу. Каждый из гостей прикладывался к протянутой для поцелуя белой руке с перстнем.