Андрей Снегов - Меняла [СИ]

И началась кровавая битва. Гладиаторы сражались настолько ловко, что создавалось впечатление тщательно отрепетированного спектакля. Вот только кровь, трупы и отрубленные конечности на арене были настоящими. Разделенные на два лагеря бойцы бились неистово, с яростью диких зверей крушили друг друга, рубили вчерашних друзей и врагов, ломали мечи о тяжелые доспехи и, поверженые, падали в песок. Разгоряченные битвой, зрители вскочили со своих мест, и дружными криками встречали каждый удачный удар меча, трезубца или копья. Они участвовали в сражении всем сердцем, всей душой, они выли и стенали, рычали и молотили кулаками о каменные скамьи, они упивались смертью, дышали ею, с наслаждением втягивая ее запах раздутыми от возбуждения ноздрями.

Иуда IV смотрел на гладиатора, играющего роль Иисуса и размышлял о том, что помогло ему две тысячи лет назад не только выжить после распятия, но и победить несокрушимые легионы Империи. «И вспыхнули глаза его неземным светом, и все узрели в нем Бога Единого, побросали оружие, поклонились ему, и благословили на вечное царствие» — вспомнил Император слова из Библии и криво улыбнулся. Если отбросить фиговый листок, на котором описано чудо, якобы совершенное Христом, останется лишь сермяжная правда жизни: власть над людьми — это сплав воли и оружейной мощи.

Власть! Какой дивной музыкой звучит это простое и короткое слово. Иуда IV всегда мечтал о власти. Она горела путеводной звездой, манила призрачным холодным светом, и он шел к ней долгие годы, стремился всем существом, жил только мыслями о ней, и путь его был залит кровью, отмечен изменами и жестокостями, пытками и вероломством.

Власть! Она наскучила ему, раздавила непомерной тяжестью, превратила в живого мертвеца, но он по-прежнему видел мир лишь сквозь ее призму, и собственное существование казалось без нее невозможным.

Иуда IV заерзал на мраморном кресле с электрическим подогревом и положил в рот еще один финик. А чего добился Иисус, думал он. Иисус не хотел власти, и сам отдал ее в руки Иуде — первому Цезарю, творящему Именем Христа. В итоге все вернулось на круги своя: рабы стали рабами, патриции — патрициями, а императоры получили ту полноту власти, которую имели всегда, теперь правя от имени Бога и по его поручению.

Император отвлекся от размышлений и обратил погасший взгляд на арену.

Песок был залит кровью, завален человеческими внутренностями, обрубками рук и ног, обломками оружия и гладиаторских доспехов. Трупы валялись по всей арене, гладиаторы-преторианцы были повержены, а в центре арены сгрудились оставшиеся в живых из армии Христовой.

— Долго еще? — устало спросил Иуда у распорядителя игр.

— Цезарь, осталась лишь заключительная схватка, — испуганный распорядитель дрожащими руками теребил локоны парика, — а затем Вы наградите победителя деревянным мечом и освободите его от рабства.

— Давайте скорее, меня уже мутит от этой вони! — Цезарь с бешенством отшвырнул ногой абак с финиками. — Я утомился от вашего дрянного спектакля!

Распорядитель в страхе скрылся за дверью, и арену вновь заволокли клубы дыма. Трибуны обсуждали увиденное зрелище, и шум их был подобен реву океанского прибоя в сильный шторм.

— Свободные граждане Империи! — голос Харона зазвучал из-за кулис, перекрывая гул трибун. — Сегодня, когда мы празднуем окончание старого и начало нового тысячелетия, Император Иуда IV дарит всем нам величайшее зрелище — битву Иисуса и Тита Луция Вера — полководца преторианцев, оборонявшего Рим две тысячи лет назад.

Под режущие слух звуки горнов, из противоположных ворот на арену вышли два гладиатора: Иисус и Вер. Оба они были в богатых, украшенных чернью и эмалью доспехах, головы их защищали причудливой формы шлемы, мечи и щиты покрывала затейливая золотая вязь. Воины двинулись навстречу друг другу, и фигуры их начали увеличиваться в размерах. Колизей затаил дыхание, было слышно, как скрипит песок под ногами гладиаторов, как при каждом их шаге скрежещут доспехи, как стучат щиты о металл нарукавников. На шлеме Иисуса красовался плюмаж из белых перьев, а на шлеме Вера — из черных. Когда Гладиаторы дошли до середины арены, их исполинские фигуры возвышались до третьего яруса. Они остановились друг перед другом, повернулись к императорской ложе и, выбросив вперед двадцатиметровые лезвия мечей, отчеканили: «Цезарь-Именем-Христа, идущие на смерть приветствуют тебя».

— Распорядителя ко мне! — бледный Иуда разглядывал золотые завитушки на огромных клинках, висящих в воздухе у самого его носа, губы тряслись от страха, лицо потеряло краски и напоминало маску комедианта с пустыми прорезями для глаз.

— Император! — запыхавшийся распорядитель на коленях стоял у трона.

— Как это устроено? — Иуда пытался скрыть панику, выказывая неуемную злость. — Гладиаторы сейчас трибуны на части порубят!

— Цезарь, это всего лишь голограммы, они не опаснее миражей в пустыне!

— А почему Колизей при каждом их шаге трясется и вибрирует?

— Император, под поверхностью арены установлены мощные сабвуферы, а над третьим ярусом — динамические генераторы звука, — распорядитель неуверенно улыбнулся. — Создается полный эффект присутствия, эти технологии были разработаны специально к нынешним Играм.

Император презрительно поджал дрожащие губы и молча повернулся к арене.

Гладиаторы опустили мечи и приняли боевую стойку. Заиграли трубы, и под оглушительный рев трибун начался бой. Первые пять минут, как и положено, были разведкой сил и способностей противника. Гладиаторы наносили легкие, скользящие удары, применяли не слишком сложные приемы и финты, узнавая друг друга. Болельщики начали разочарованно кричать, улюлюкать и даже свистеть. Тогда Иисус провел серию сложных выпадов, и завершил их, оглушив противника ударом острого края щита о разукрашенный шлем. Зрители восторженно взвыли: капли крови, каждая размером с апельсин, полетели на трибуны, исчезнув лишь у самой их кромки. Преторианец взревел, и, гремя доспехами, пошел в наступление. Каждый шаг исполина отзывался дрожью каменного амфитеатра, поднимаемые огромными ступнями облака песчаной пыли шквалом летели к нижним ярусам, и, достигнув их, бесследно исчезали перед испуганными патрициями. Огромный меч со свистом рассекал воздух над головами зрителей, они инстинктивно пригибались и закрывались руками от сверкающего лезвия. Иисус принимал удары на щит, медленно отступая назад, а когда его тяжелые доспехи нависли над зрителями первого яруса, сделал кувырок вперед и ударил Вера щитом по левой ноге. Пошатнувшись, тот опустился на колено, и попытался обезглавить катящегося по земле соперника. Но Иисус проворно вскочил на ноги и, выставив перед собой щит, который тут же разлетелся в щепки. Веру не оставалось ничего, кроме как сражаться, стоя на коленях и прикрываясь щитом: кость левой ноги в районе щиколотки была полностью раздроблена. А Иисус все сыпал и сыпал тяжелые рубящие удары сверху, заставляя трибуны содрогаться при виде меча, надвигающегося на них из-под мерцающего силового купола. Вер отбивался с чудовищной яростью, отводил щитом страшные удары и сыпал ответные с удвоенной быстротой. Но силы его быстро таяли, каждый отраженный выпад отзывался мучительной болью в искалеченной ноге и мутил ускользающее сознание. Наконец, Иисус, найдя слабое место в обороне лишенного мобильности соперника, зашел с левого фланга и с грацией танцовщика нанес изящный боковой удар. Сжимая холодеющей рукой меч, обезглавленный Вер качнулся, и с грохотом завалился набок, орошая арену фонтанами крови. «Иисус! Иисус!» — скандировали восторженные трибуны, и зрители выбрасывали правые руки вверх в одном ритме с оглушительными криками. Иуда впервые за много лет испытал чувство упоения от боевой схватки, он с восторгом разглядывал колоссальную фигуру Иисуса-гладиатора, стоящего в центре Колизея с поднятым вверх мечом.