Энтони Райан - Королева пламени

Она поворачивается, идет по проходу к узкой двери. В спину летит шум боя, женщина шагает в темноте. Коридор знакомый, в свете нет нужды. В конце — широкий зал с высоким потолком, по стенам — ряды галерей, усеянных выходами из камер. Выходы забраны железными прутьями.

Женщина останавливается, ее песнь летит вдоль камер, ощущает приглушенный страх в каждой. Смотрители здесь постоянно применяют наркотики, но страх все равно не уходит. Песнь сосредотачивается на камере в среднем ряду, слева, звучит грубо и угрюмо, будит голод.

Женщина тревожится. Обычно песнь выбирает невинного: какого-нибудь бледнолицего юношу, раба из перебитого горного племени или мальчика, распознанного надсмотрщиками в тренировочных залах. Женщина любит изображать благодетельницу, добрую госпожу, пришедшую, чтобы вызволить из бесконечного страха. Женщина любит отчаянную надежду в глазах и даже одаряет в награду быстрой смертью.

Но теперь песнь говорит о жуткой уродливой душе, и в женщине шевелится голод.

«Любимый, это ты настолько изменил меня?» — спрашивает она.

Женщине неприятно, но она понимает, что нужно питать оболочку. Посланник рассказал, как быстро может заболеть новое тело. Слишком много Даров. Они истощают. Женщина направляется к лестнице, но видит пару приближающихся куритаев и останавливается. Куритаи тащат человека в красной мантии. Предстоит небольшое развлечение.

— Ах, советник Лорвек, — произносит она. — Мы так долго не виделись. Я рада, что прошедшие годы ничуть не повредили вам.

Мужчине в красной мантии на вид немного за тридцать, хотя женщина впервые встретила его восемьдесят лет назад, когда он попал в Совет, притом в этом самом зале. Ах, как он торжествовал! Ведь он наконец добился величайшей награды, легендарного бессмертия. А теперь маска величия спала и Лорвек стал собой — обычным слабым человеком, напуганным пытками и грядущей смертью.

— Я, — говорит он, дергает кадыком, изо рта сбегает тонкая струйка крови, — я крайне сожалею о любом оскорблении, вольно либо невольно нанесенном Союзнику и его слугам…

— Ох, Лорвек, как всегда, ты говоришь не то, — произносит она и печально качает головой. — Как ты назвал меня в тот день в Совете, двадцать лет назад? Помнишь, в тот день, когда я вернулась с моей экскурсии в королевство узкоглазой свиньи?

Лорвек смотрит в пол, собирает волю в кулак, чтобы снова взмолиться:

— Я… я тогда не был мудр… простите…

— Кровавая сука, ублажающая ядовитого призрака, — говорит она, хватает его за волосы, задирает голову. — Да, не очень мудрые слова. А сейчас ты назвал меня слугой. Я поражаюсь, что ты сумел подняться настолько высоко с таким ущербным рассудком — и это после всего, что Союзник дал тебе.

На Лорвека накатывает усталость, изнеможение, глаза тускнеют. Он что, уже не смеет и умолять? Но он резко вдыхает, глаза зажигаются ненавистью, и он плюет кровью ей в лицо, шипит:

— Ты, гнусная сука! Совет не потерпит!

— Доказательства коррупции налицо, с ними трудно не считаться, — сообщает она, отчасти восхищенная тем, что Лорвек напоследок отыскал в себе мужество. — К несчастью для тебя, решение было единогласным. Хотя…

Она придвинулась ближе и прошептала:

— Скажу тебе по секрету, Совету осталось уже недолго.

Она поцеловала его в щеку и отступила. Затем она кивнула в сторону ям и сказала куритаям:

— Дайте ему меч и отведите вниз. Скажите смотрителю, что я хочу знать, сколько он продержится.

Лорвека тащат прочь, он вопит, изрыгает ругательства и проклятия, снова умоляет. Куритаи входят в туннель, и крики затихают. Женщина снова призывает песнь, ищет камеру, откуда несет тьмой, идет к лестнице.

Френтис проснулся от собственного крика, истерзанный отчаянием и горем, закрыл ладонями мокрое от слез лицо.

— Мальчик мой, — озадаченно произнес мастер Ренсиаль, тронул Френтиса за плечо, ласково потрепал.

Френтис плакал, хотя и знал, что остальных разбудил его крик, они вышли и теперь стоят и смотрят в изумлении, но остановиться не мог до самого утра, когда наступило облегчение и солнце прогнало последнюю возможность уснуть.

— У моей кровной бабки было много снов, — вглядываясь в его лицо, сообщила Давока.

Ее взгляд был тяжел и серьезен, а голос — необычно добродушен, без привычных ворчащих ноток. Френтис лишь устало кивнул. За завтраком сидели молча. Тридцать Четвертый, хмурясь, протянул Френтису миску с овсянкой, Иллиан с Арендилем старались не смотреть в глаза, Дергач озабоченно морщил лоб.

«Слезы Красного брата, — мрачно думал Френтис. — Они забыли о том, что я — всего лишь человек. Наверное, я и сам забыл об этом».

— Она видела, как с небес падали звезды и разбивали землю, приходили такие потопы, что скрывались горы, — продолжала Давока. — Однажды бабка отдала пони и все добро потому, что сны предсказали взрыв солнца в сумерках. Но солнце не взорвалось, и все увидели, что моя бабка — всего лишь старуха, которая видит сны, а сны не значат ровно ничего.

Он хотел сказать ей, что видит не сны, но только закрыл глаза и потер виски. Усталость накатила волной.

— Думаешь, я не гожусь вести людей?

— Если понадобится, мой клан пойдет за тобой в Пасть Нишака. Но люди боятся за тебя, только и всего.

Он открыл глаза и заставил себя осмотреться. К западу от отрога простирались пастбища, хотя сейчас на них не паслись и поднялась высокая трава. Мастер Соллис согласился с просьбой Френтиса послать разведку на юг, хотя и скрепя сердце. В отличие от тех, кто пришел с Френтисом из Урлиша, Соллис не слишком доверял Красному брату. Френтис знал, что Соллис считает его ущербным, надломленным слишком тяжелой виной. Френтис не сказал ему о благословении волка, о дарованном зверем освобождении от вины. Но какой сейчас в этом смысл? И какой толк в освобождении от вины, если каждую ночь приходят сны об этой страшной женщине?

Давока замерла, указала пальцем. Френтис стряхнул мрачные мысли, глянул туда, куда она указывала, и увидел вдалеке пару всадников, идущих рысью по высокой траве. Это не воларцы — они не высылают такие малые патрули. И не охотники Дарнела. Вряд ли лорд фьефа может теперь разбрасываться людьми, да и собак не видно. Всадники уже заметили Френтиса и Давоку, но тем не менее двигались вперед. Вряд ли враги. Однако он вытащил лук и положил стрелу на тетиву. Давока отъехала в сторону, повернула коня так, чтобы скрыть за ним копье.

Всадники приблизились — мужчина и женщина. Френтис нахмурился. Женщина верхом на высокой пегой кобыле: волосы заплетены в тугую косу, одежда незнакомая, кожаная, разрозненные куски воларского снаряжения, включая короткий меч у седла, в руке — украшенное перьями и костяными талисманами копье.