Ричард Морган - Хладные легионы [litres]

«После стольких лет? Это невозможно. Немыслимо».

На каком-то уровне он отмахнулся от этой версии. Невылупившийся пеон или ящер высокой касты, каким-то образом выживший в полуразложившейся массе плавника и проснувшийся в столь подходящий час, когда человек ступил на него. Такое бывает только в страшилках, которые рассказывают у очага, но не в жизни…

«И, кроме того, Гил, люди не сбиваются в безмозглую толпу, увидев, как изнутри плавника на них рычит Чешуйчатый». Случись такое, матросы сиганули бы в разные стороны – те, кого не разорвали на части до того, как они сбросили недоверчивое оцепенение.

Он увидел Квилиен в свете факелов, стоящую отдельно, прижав руку ко рту. Она будто почувствовала его взгляд с борта. Посмотрела наверх.

Рингил сам не понял, как оказался на веревочной лестнице. Когда оставалось четыре ступеньки, он спрыгнул и с плеском приземлился на пропитанный влагой плавник. Подошел к собравшимся людям с факелами. Один из них повернулся и уставился на пассажира с мольбой.

– Это капитан! – заорал он. – Капитан провалился в дыру!

– Тащите сюда багор! – кричал кто-то. – Багор, быстрее!

«Забудьте».

Но Рингил все равно пробрался в центр толпы, расталкивая матросов, пока не увидел закрывшуюся щель между щетинистой бахромой драконьего плавника и высокой деревянной стеной корабельного корпуса. Единственное, что он мог сделать – сдержаться и не кивнуть в подтверждение собственных мыслей.

«Ни единого шанса».

– Пусть кто-нибудь подойдет к другому борту, – сказал он, чтобы хоть что-то сказать. – Может, он проплыл под днищем на другую сторону.

Но когда просьбу передали дальше, он понимал: бесполезно. «Тюфяк» уходил вниз, предположительно, на пятнадцать – двадцать футов, состоял из полусгнивших петель и колючек плавучих водорослей. Осадка судна ненамного меньше. Человек, провалившийся в мимоходом открывшуюся между ними щель, прижатый к жесткому борту корабля в тот момент, когда эта щель закрылась, оглушенный ударом, запутавшийся в водорослях…

Ни единого шанса.

Он отошел в сторону и позволил паре мускулистых матросов упереться, не жалея сил, в борт «Славной победы». Остальные навалились гурьбой. Они в конце концов сумели на пару секунд приоткрыть бесполезную щель шириной в фут, а потом течение, во власти которого находился корабль, снова прижало его к плавнику. С палубы донеслись крики: с противоположного борта ничего не видно. Рингил услышал плеск – видимо, кто-то из матросов решил поглядеть с близкого расстояния.

Ну, удачи.

Госпожа Квилиен из Гриса внезапно оказалась рядом с ним, чуть пошатываясь на неустойчивом, влажном «тюфяке». Она упала на Рингила, он ее поймал и помог выпрямиться. По ее лицу, похожему на маску, бегали вперемешку отблески Ленты и факелов.

– Это было ужасно, – сказала она, хотя в голосе не слышалось и намека на ужас. – Щель открылась прямо рядом с нами. Он поскользнулся и исчез. Думаете, он мертв?

На краткий миг, пока она прижималась к нему в зыбком свете, Рингилом овладела ошеломляющая уверенность в том, что эту фразу Квилиен из Гриса произнесла, словно часть церемонии, заученную на языке, который ей неизвестен.

– Да, я думаю, он мертв, – откровенно сказал Рингил.

Тем не менее они еще некоторое время искали капитана в воде, потом сумели развернуть «Славную победу» и увести от плавника, послали пару жилистых мрачных ныряльщиков вниз, поглядеть. Отобранные матросы целеустремленно разделись до штанов, вытащили матросские ножи и довольно плавно нырнули в океан, но в темноте это было бессмысленно – вызов истине, которую все осознали. Нырнув с десяток раз, матросы выбрались на драконий плавник и стояли там, мокрые, уперев руки в колени и еле дыша – докладывать было не о чем.

Дреш Аланнор не вернется.

– Он, – проговорил один из ныряльщиков торжественное прощание моряков в паузах между глубокими вдохами-выдохами, – упокоился в чертогах Соленого Владыки.

Другой поднял голову и недоверчиво посмотрел на товарища. Затем выпрямился и взглянул на Квилиен и Рингила в свете поднятых факелов, сплюнул в плавник к их ногам.

– Утонуть – грязная смерть, – прохрипел он, забрал рубашку у другого матроса и ушел.

Позже Рингил стоял у ограждения борта и смотрел, как за кормой исчезает блестящая белая пена – там, где волны бились о драконий плавник. Он думал о человеке, которого они оставили позади, накрепко запутавшимся в стене водорослей где-то в десяти – пятнадцати футах от поверхности воды, с широко распахнутыми глазами, глядящими в темноту. Или, быть может, его унесло в холодную тьму течение, а то и кто-то зубастый и более целеустремленный.

Дреш Аланнор. Сын Трелейна, аристократ из Луговин, капитан корабля.

По спине пробежал озноб, словно к ней приложили мокрое полотенце.

– Я подумала о том, что вы сказали. – Квилиен внезапно появилась рядом в бледном свете Ленты, и ее темные волосы свисали так, что закрывали профиль. Он почему-то не услышал звук ее шагов. – О том, почему Темный Двор мог бы озаботиться мелкими делами на борту маленького суденышка. В частности, судьбой капитана этого суденышка.

– И почему же, моя госпожа?

На самом деле он не слушал. Его внимание было сосредоточено на матросах, которые с угрюмым видом занимались своими делами вокруг. Первый помощник держал их на довольно коротком поводке, но все равно над палубой корабля ощущался пульсирующий гнев. Аланнор команде нравился. Рингил подумал, что с этого момента будет осмотрительнее ходить по кораблю ночью. Надо предупредить госпожу Квилиен, чтобы приняла такие же меры предосторожности.

– Я…

– Да, конечно, было бы ошибкой рассматривать такое поведение, как единичный поступок, не связанный с общей картиной, охватывающей события, которые не вошли в байку, рассказанную у очага. Но еще может быть, что капитан стал жертвенной фигурой на более крупной игровой доске. Фигурой в любимой игре аристократов Темного Двора.

Это был банальный образчик доморощенной философии, так что он едва не рассмеялся.

– Такие предположения я слышал раньше, моя госпожа. Много раз. Эти доводы меня ни разу не впечатлили. Зачем столь древним и могучим существам заниматься чем-то столь банальным, как игра, в которой участвуют смертные?

Она высунулась за ограждение, позволив ветру подхватить распущенные волосы и сдуть с лица, обнажая улыбку, в которой ощущалось нечто до странности волчье.

– Ну, – проговорила она, не глядя на него, – возможно, игра сама по себе такая древняя, что они забыли обо всех других занятиях, какие есть на белом свете. Возможно, она вплетена в каждое воспоминание, которое у них есть, в каждую клеточку их существа, и они не в силах избавиться от привычки. Возможно, несмотря на возраст и могущество, у них нет больше ничего другого.