Марина Эльденберт - Небо для двоих [litres]

– Ребят… – начал было Ленард, но Гроу перевел на него немигающий взгляд драконьих глаз, под которым, признаться честно, даже я чувствовала себя неуютно.

– Брысь, – сказал будущий фервернский политик.

Ленарда как ветром сдуло.

– Ты… – во мне даже воздух кончился от такого, – ты со скалы рухнул?! Я с ним разговаривала, не с тобой. Так что если и брысь – то это к тебе. Понятно?!

Глаза Гроу полыхнули зеленью, а в следующий миг меня рывком оторвали от земли. Обалдев от такой наглости, я попыталась двинуть его кулаком в грудь, но меня спеленали и потащили в сторону трейлеров.

– Ты-ы… – прошипела я, понимая, что если сейчас трепыхаться, на нас сбежится посмотреть не половина съемочной группы, а вся. Целиком. – Я тебе это припомню. Я… я сейчас же звоню Леоне, и ты будешь лететь в свой Ферверн…

– Мы в Лархарре, – напомнил Гроу, шарахнув дверью своего трейлера так, что она чудом не отвалилась. – Это первое. А второе…

Я хотела послать его так, как уже давно никого не посылала, но в следующий миг мир перевернулся. Перед глазами мелькнул истоптанный пол трейлера, шаровары Ильеррской соскользнули на бедра, а на задницу обрушился звонкий шлепок.

Первая реакция у меня – очешуеж. Откровенный такой, а в следующий момент я изворачиваюсь в его руках и ору:

– Ты не просто со скалы рухнул, ты оттуда рухнул без страховки?!

Для верности или чтобы до него получше дошло, я от души бью его в коленку, а потом еще вцепляюсь зубами в руку, которой он пытается меня перехватить. И которой, похоже, треснул меня по заднице!

– Вижу, ты готова к конструктивному диалогу, – сообщает Гроу с самым невозмутимым видом, все-таки сворачивая меня в кулек.

К… к чему я готова?!

Кулек, то есть я, дергается всем телом, но, похоже, его захваты – это нечто из разряда непреодолимого, поэтому, подергавшись с минуту, я затихаю и говорю:

– Сейчас ты разожмешь руки, и я…

– Да, ты позвонишь Леоне, я в курсе.

Хорошо, что в его трейлере мы одни, потому что иначе могли бы быть невинные жертвы. Холодный воздух от напольного кондиционера тянется по голой заднице, которая, к слову, зависла между коленей Гроу, и в целом поза и ситуация – абзац!

– Нет, я подпалю тебе твой черенок, которым ты думаешь, – сообщаю, мило улыбаясь.

– То есть пока тебя отпускать нельзя?

– А ты попробуй. – По ощущениям, милая улыбка превращается в оскал.

– Танни, я сто раз говорил тебе о том, что твое пламя – это не то, с чем можно играть.

– А когда до меня не дошло, на сто первый решил шлепнуть меня по заднице?! – ору я. И тут же понижаю голос: не хватало еще, чтобы это кто-нибудь услышал. – Ты идиот, Гроу! Идиот, кретин, набл и вообще чешуйня на ножках! Я тебя ненавижу и буду ненавидеть всю оставшуюся жизнь, даже если она будет очень короткой!

А она, судя по всему, будет. Страхи – то есть та куча, о которой я говорила, – дружным напором проламываются сквозь трещинку в эмоциях и валятся на меня один за другим. Я вдруг понимаю, что сгореть для меня – это даже не образ мысли, что завтра или, например, послезавтра мой уровень вельта-телец подскочит еще выше, я обернусь драконом и улечу (ну или уползу) в пустоши, где совершу самосожжение с элементами «свежее жаркое» для успевших на шоу драконов.

– Танни, – говорит он. – Посмотри на меня.

Была бы охота на него смотреть.

Картина перед глазами такая яркая, что меня начинает трясти. А еще я понимаю, сколько всего не успела. Не успела стать матерью, не успела толком пообщаться с племянниками, не успела на свадьбу к Имери, сделать еще тьму крутых спецэффектов (а меня так и прет создавать красочные миры!). На премьеру Ильеррской я тоже не успею, и… вообще никуда. Ленарда мне, к слову, вряд ли позволят усыновить, потому что я ходячая файерстанция, которая в любую минуту может кого угодно поджечь.

– Танни!

– Что?! – снова ору я. – Хочешь опять сказать, что я пренебрегаю мерами техники безопасности? Валяй, говори. Можешь продолжать в том же духе, только ты после съемок свалишь в свой Ферверн, а я просто сдохну!

До меня доходит, как это звучит, и я тут же поправляюсь:

– Не без тебя. А вообще.

Гроу разжимает руки, чтобы меня перехватить по-другому, я пользуюсь моментом, выкручиваюсь и шмякаюсь на пол трейлера.

– Танни! – рычит он.

– Отвали! – рычу я.

Царапаюсь, кусаюсь, брыкаюсь, когда он меня снова тянет наверх, из глаз текут слезы, и, кажется, макияжу Ильеррской скоро придет окончательный чешуец. Гроу натягивает на меня шаровары, и за это мне вообще хочется его убить, вой переходит в рычание, а рычание в крик. Сдается мне, я ему все-таки куда-то попала, потому что он сдавленно шипит, но потом все-таки притягивает меня к себе и говорит – быстро-быстро:

– Я так больше не могу, Танни. Я не могу отвечать за тебя, зная, что ты делаешь все, чтобы устроить себе еще бо́льшие неприятности. Я не могу быть рядом с тобой, зная, что тебе только хуже. Не могу постоянно думать о том, что ты выкинешь в следующий раз, когда меня не окажется рядом. Не могу постоянно думать о том, что не получается тебя уберечь… потому что ты этого не хочешь. Ты больше не хочешь меня, по крайней мере, сознательно, и я устал биться об эту стену. Каждый раз, когда ты меня отталкиваешь, – это кошмар. Как только мне кажется, что все становится лучше, все становится еще дерьмовее. Я люблю тебя, Танни, но я не могу изменить все то дерьмо, которое я сделал. Не могу стереть его из твоей памяти, даже несмотря на то, что мне очень этого хочется. Только ты сама можешь перешагнуть через это – если захочешь. Если захочешь.

Последнее он зачем-то повторяет, а я тяжело дышу и всхлипываю. Мне самой кажется, что во мне что-то надломилось и срастаться не собирается. Могу ли я сейчас сказать, что хочу, чтобы это срослось? И как оно срастется? Если неправильно, это будет как кривой нос или вроде этого, а отдуваться за это потом будет наш с ним иртханенок, который ни в чем не виноват. Только в том, что родители у него – долбодраконы.

– Не знаю, – говорю я, по-прежнему тяжело дыша. – Я не знаю.

– Не знаешь – или не хочешь знать?

Этого я тоже не знаю.

– Мне нужно решать это сейчас?

– Нет. Не нужно, – говорит он. Но я понимаю, что нужно.

Прежде всего нужно мне самой, чтобы все, что он озвучил выше, не повышало мой уровень вельта-телец.

– Ты же понимаешь, что тебе никто не позволит умереть, Танни? – говорит Гроу и разворачивает меня так, чтобы смотреть мне в глаза.

– Это из разряда «живи и мучайся», да?

– Нет. Это из разряда «живи и будь счастлива». Мы с Леоной здорово накосячили…

– А Рэйнар знает?

Гроу осекается на вздохе, потом продолжает:

– Мы здорово накосячили, и я уверен, что это дерьмо не так просто простить. Но ты постарайся, потому что у тебя это отлично получается. У тебя получается прощать гораздо лучше, чем у меня.