Клэр Элиза Бартлетт - Мы правим ночью [litres]

У стены, скрючившись у ног друзей, лежал авиатор. Линне увидела симпатягу-осла, когда-то затеявшего соревнования по стрельбе, который в этот момент щупал у лежавшего товарища пульс.

Она в несколько стремительных шагов пересекла столовую.

– Что ты натворила?

Ревна отступила сначала на шаг, потом на два и рухнула на стул. Магдалена упала рядом с ней на колени и схватила подругу за руку. Пилот, казалось, ничего даже не заметила.

– Что произошло?

В голове Линне непрошеными гостями завибрировали слова Таннова. Предательство. Месть.

Ревна на нее даже не взглянула.

– Я сделала все, – прошептала она.

– Ревна, – сказала Магдалена, бросив на Линне предостерегающий взгляд, – все в порядке. Расскажи мне.

– Он назвал нас дезертирами… – сказала Катя и вытерла под глазом влажное пятно, хотя голос ее звучал звонко и сильно, – предателями…

– Я сделала все, о чем меня просили, – продолжила Ревна голосом уже несколько окрепшим, но все еще дрожавшим, – а что сделали вы ?

– Да ты чокнутая, сука, – сказал симпатяга-осел.

За прошедшее время характер его ничуть не изменился.

– Ты же могла его убить!

Ревна перегнулась через Магдалену.

– И что? Союзу до тебя нет никакого дела…

– Замолчи! – взвизгнула Линне.

Ревна перевела на нее взгляд, и за пеленой смертельной тоски штурман разглядела в нем возмущение. Ревна думала, что Линне встала на сторону парней.

Магдалена обняла Ревну, будто пытаясь ее собой защитить. Та поморщилась. Она явно подошла к опасной черте, за которой маячило настоящее предательство.

Под дых Линне саданул ледяным кулаком страх. Пока Ревна еще ничего такого не сделала. Может, это и был тот предлог, которого ждал Таннов? Может, ему только того и надо было, чтобы она начала драться, отправив на больничную койку сослуживца и обливая грязью Союз? Любой из этих проступков в ее деле будет выглядеть скверно.

Вера и преданность. На нее, казалось, навалился неподъемной тяжестью воздух. Сохранить преданность Союзу означало предать Ревну. Но если она встанет на ее защиту, кто знает, что еще может натворить эта девушка в гневе?

Линне не знала, кто заслуживает ее доверия больше, но понимала другое – уничтожить себя она Ревне не позволит.

Парни склонились над упавшим авиатором.

– Он по-прежнему без сознания, – сказал симпатяга-осел.

– Тогда сделай хоть что-то полезное и доставь его в санчасть, – ответила Линне.

Она слишком устала, чтобы затевать еще один долбаный спор. Им всем надо было отдохнуть.

Симпатяга-осел дернул головой в сторону Ревны.

– А она?

– Ты ей не командуй, она у меня в подчинении, – ответила Линне.

На ее запястье сомкнулась Катина рука. Только не сейчас. Она попыталась ее стряхнуть, но девушка только усилила нажим.

– Не смей, – прошептала Катя.

Линне все так же смотрела парню в глаза.

– Иди помоги сослуживцу.

– Линне, – прошептала Катя, когда тот отвернулся, – не смей подавать об этом происшествии рапорт.

Когда лежавшего авиатора подняли, чтобы унести, он застонал.

Линне ссутулилась и сказала:

– Это моя работа.

– Черт с ней, с твоей работой. И черт с ними, с правилами. С Ревной может случиться беда.

Беда с ней уже случилась. И ложь ничего не исправит.

– Зима с Гесовцом все равно узнают, – сказала Линне, – все это видели.

А если попытаться Ревну прикрыть, это не выставит ее в невинном свете. Их главная надежда заключалась в том, чтобы Зима приняла решение до того, как скаровцы вообще об этом пронюхают. Линне пыталась не слушать тихий, нашептывающий ей голос: Я, как всегда, буду сохранять преданность. Дело ведь не в этом. Совсем не в этом.

– Это мой долг. Прости.

Рот Кати скривился в гримасе отвращения.

– Ну да, – сказала она, – все правильно.

Выбежав из столовой, Линне увидела вдали Таннова. И потом всю дорогу к кабинету командора Зимы чувствовала спиной его взгляд.

Перед происшествием в столовой по радио всю ночь передавали сводки. Обвинения, требования, гневные слова. Проводить различия между ночными и дневными бомбардировщиками никому и в голову не приходило. Они все принадлежали Сто сорок шестому полку. То обстоятельство, что их считали одним целым, не очень-то нравилось дневным бомбардировщикам, считавшим, что сослуживицы вредят их репутации. Когда парни собрались вместе в столовой, один из них вышел вперед и разразился в адрес девушек тирадой.

– Первый раз вижу, чтобы столько готовились, а потом так мало попадали в цель.

– Отстань ты от них, – тихо молвил его дружок.

Но было уже слишком поздно. От его язвительного тона Катя взвилась и пришла в ярость. Она перестала расчесывать пальцами свои длинные волосы и бросила на парня убийственный взгляд, которым могла бы гордиться даже Линне.

– Не хватало еще, чтобы нам читало лекции стадо воздушных «асов», которые только то и делают, что дрыхнут всю ночь.

– Ну ни хрена себе! Свою работу мы сделали. А если вам так хочется поиграть в дезертиров и предателей, то нас в это дело не вмешивайте, – сказал он и сжал кулаки, словно собираясь ринуться в драку.

Слово предатели налитым свинцом повисло в воздухе. Дружки парня бочком отошли в сторону – он остался один в центре комнаты.

– Мы не предатели, – сказала Катя.

– Но и не бойцы. Вы просто убогие, – насмешливо фыркнул он. – Валите домой.

Она среагировала из-за слова «домой». Дома больше не было. Он превратился в пустое место. И этот парень тоже был пустым местом. Ревна выбросила вперед кисть руки – с такой силой, что его хлестнуло нитью Узора. Ее конец угодил ему прямо по смазливому лицу и впечатал в стену.

Она не хотела так сильно ударять его. Хотя с другой стороны, если говорить откровенно, ей было наплевать.

Всех, кто был во время ссоры в столовой, вызвали к полковнику Гесовцу. Ревна вполуха слушала его напыщенную речь, которая ее совершенно не трогала. Когда он начинал исходить пеной изо рта, она представляла его в бою – схватившимся не с того конца за штык. В ее воображении он брызгал не слюной, а кровью. Его жизнь стоила столько же – то есть практически ничего, – как и жизнь солдата, которого она вмазала в стену. Разве не это имела в виду Тамара, когда сказала, что на войне нет таких, кем нельзя пожертвовать, будь то сама Ревна или жители Таммина? На войне нет ничего важнее самой войны. В ее душе поселилась пустота. И все вокруг больше не имело значения.

После устроенной всем выволочки Гесовец отправил бойцов Сто сорок шестого полка на летное поле драить аэропланы. Но Тамара позвала Ревну, Линне и Магдалену к себе в кабинет. Их троица протиснулась в дверь одновременно и замерла, сцепив за спиной руки.