Федор Чешко - Изверги [= Урман] [litres]

Кудеслав вздрогнул и едва не свалился с бревна. С ошкуренного, до блеска истертого бревна, лежащего у самой ограды волховского подворья. А сам хозяин подворья стоял в каком-нибудь шаге и усмешливо глядел на озирающегося, трущего кулаками глаза Мечника.

Возвратился, значит, хранильник-то. Вон и Белян по двору бродит уже расседланный…

А ты, значит, воин могучий, задремал, греючись на теплом предвечернем свету. Как старый дед. Сидя.

– Лисовин, говорю, поклон тебе шлет. Он уже три дня как из мордвы. Все ладно у него, и рана совсем затянулась.

– Ну, что там еще в граде? – спросил Мечник, подавляя зевок.

– Еще… – Белоконь подергал себя за бороду; как-то странно (прицениваясь, что ли?) оглядел Кудеслава. – Еще они надумали собрать завтра к вечеру общинный сход. И тебе, мил друг, на том сходе надобно быть непременно.

– Так уж и непременно? – Мечник снова зевнул, беспечно махнул рукой. – Обойдутся. Я им надобен бываю только для драки.

Волхв неодобрительно хмыкнул и вдруг предложил:

– Пойдем-ка погуляем маленько. А то, гляжу, ты уж скоро в это бревно корень пустишь. Уезжал – сидишь; воротился – сызнова сидишь. Что ли за два дня так ни разу и не приподнялся?

– С твоими бабами высидишь! Принеси, подними, передвинь… Ровно своих сынов нету – все я да я…

– Это им так велено было, – ухмыльнулся Белоконь. – Чтоб ты ушибы свои бездельем не тешил. Ну, как она, спина-то? Болит?

Нет, боль прошла, оставив по себе лишь вялость да страх перед резкими движениями. Но и страх этот обещал скоро минуться.

Уж что-что, а всякие-разные хвори изгонять хранильник умеет. Да и Векшина заслуга в этом деле вовсе не малая…

Тем же вечером, когда погасло Неугасимое Огнище, Белоконь, одолжив у кого-то телегу, увез Векшу и вконец обессилевшего Кудеслава к себе на подворье. И вот, еще пяти дней с той поры не прошло, а от увечья, мнившегося тяжким, осталась малая чуточка.

Выходили. Хоть одни лишь боги ведают, скольких сил это стоило Белоконю и Векше. Ильменку вон саму теперь впору выхаживать: отощала так, что на животе хребет проступает…

…Перебравшись через шаткую огорожу, Мечник и волхв неторопливо двинулись к лесу. Хранильник рассказывал, что в племени сильно напуганы открывшимися черными затеями Яромира, и еще сильней – утратой Родового Огня:

– Однажды ведь такая беда уж чуть не случилась: помнишь, когда Навьи жертву мою не приняли? Но в тот раз боги помиловали, удалось-таки раздуть уголья. А нынче… Наверное, в ближайшие дни родовичи твои снарядят посольство в Грозову общину – за новым огнем (хоть и чужое племя, а от того же корня ведется). И еще, верно, надумают-таки соглашаться на дань для "над старейшинами старейшины". Этакий гуд по общине пошел: Навьи нам теперь не охорона; сделались мы отныне почитай что безродными; а ежели новый старейшина тоже вздумает бедокурить, то где на него управу искать?

"А ежели Волков родитель вздумает бедокурить – на него где управа?" – хмыкнул Кудеслав.

Хранильник пропустил этот вопрос мимо ушей.

Некоторое время шли молча. Потом волхв искоса глянул на лениво бредущего рядом Мечника, и вдруг спохватился:

– Ты не озябнешь ли? Босому да без рубахи в лес об этой поре неладно бы и при крепком здравии, а к тебе сейчас любая хворь прилипнет, как муха к медвяной ложке!

– Пустое, – отмахнулся Кудеслав. – Не до темна же!

Хранильник качнул головой:

– Как знать! Разговор у меня к тебе, очень может статься, долгохонек выйдет.

Мечник лишь плечами пожал. Пускай себе разговор получится хоть каким долгим – спешить-то вроде бы некуда…

Потом вдруг Кудеслав вспомнил:

– Слышь, я тебя давно уж хочу спросить: Белян-то почему здесь? К мокшанскому граду ты вроде верхами ехал; потом на мысу коня при тебе не стало (я тогда, помнится, даже заговорить о нем поопасался, думал, беда с ним приключилась, а он же тебе вроде как друг)… А сюда приехали, глядь – Белян. Как же он?..

В Белоконевом голосе прорезалось легкое раздражение:

– Как, как… Ногами – вот как! Я его еще возле мордовского града пустил – он сам и добрался.

– И не страшно было? – изумился Мечник.

– Кому? Беляну?

– Тебе!

– Мне-то чего бояться? – волхв заметно терял терпение. – Покуда он мою науку не растерял, ни зверь, ни человек ему не препона. А уж коль растеряет… – хранильник фыркнул, заговорил вовсе уже сердито:

– Мы что с тобой, так вот и будем балабонить о скотьей умелости?! Или все же о деле поговорим?!

– Ну, давай о деле, – Кудеслав вновь пожал плечами.

Необычным каким-то виделся ему Белоконь в тот безветренный теплый вечер. Раздражается старик, без особой причины злится… С чего бы?

А вечер-то был хорош.

За разговором они не заметили, как миновали опушку и углубились в мягкие сумерки редколесья, где чаща-матушка словно бы решила проверить уживчивость елей, дубов да берез. Видевшуюся почти черной траву густо пятнали рыжие лучи клонящегося к закату Хорсова лика – лучи, похожие на немыслимой длины копья, наискось пронзающие древесные кроны и уходящие далеко-далеко, к самому златому лику светородного бога.

Кудеслав ловил себя на том, что мимо воли старается обходить их, эти лучи, словно бы опасаясь не то ушиба, не то ожога – до того они были прочными, настоящими. А когда прерывистый верховой ветер шевелил ветви деревьев, от мелькания столбов золотого света кружилась голова и сладко щемило в груди…

И вдруг вся эта красота разом померкла для Мечника.

– Я что сказать-то хотел, – искоса заглядывая Кудеславу в лицо, выговорил Белоконь. – Ведь отчего тебе непременно на сходе надобно быть? Оттого, что община ваша хочет поставить тебя на родовое главенство. – Он чуть выждал и, видно, вообразив, будто друг Кудеслав то ли не понял, то ли не поверил, решил разъяснить:

– В старейшины тебя хотят. Вместо Яромира. И чтоб в Грозову общину ты поехал, как родовой голова.

– Хотят… – голос Мечника сделался невыразительным, тусклым. – Хотят, значит… Кто?

Волхв слегка опешил:

– Как это – кто? Говорю же: община.

– Так-таки прямо и вся община?

– Н-ну… вся. Почти.

– А ежели вся община уже хочет, для чего же сход? – прищурился Кудеслав.

Волхв тоже прищурился – видно было, что очень хочется ему понять, куда клонит Мечник. Хочется, да не получается.

А Мечник сказал со вздохом:

– Знаешь, а я ведь загадал, причем довольно давно уже – дня три-четыре тому. Загадал: скажешь ты мне это, или не скажешь. Умный я, стало быть, али нет.

– Ну, и как вышло? – осведомился хранильник. – Мне отчего-то кажется, будто вышло именно "нет".

– Если бы, – вздохнул Кудеслав с неподдельной горечью.

Волхв, наконец, взъярился по-настоящему.

– Слушай, друг-брат, – почти выкрикнул он, раздувая ноздри, – ты из меня, старика, болвана твердоголового не лепи! Ежели что не так – говори прямо, а ежели…