Федор Чешко - Изверги [= Урман] [litres]

– Знамо дело, не вышла. Птица-то не дурнее их и тоже свою память имеет. К югу летела – не было мыска, одно лишь пятно камышиное по реке растопырилось; обратный путь по тем самым местам – на тебе, мысок удобнехонький. Пожалуйте, мол, гуси-лебеди, ночевать… Дудки. Уж птица-то дальнолетная хорошо знает: новое не к добру. У нее от века одни и те же места определены для ночевки, она их менять не согласная. Но молодежь ведь без понимания. Молодые ведь думают, будто они самые первые с умом родились…

Мечник вдруг вскинул голову, прищурился:

– Как-то уж больно к месту твой рассказ. Это я, что ль, получаюсь глупей перелетной птицы? И я же стариков безразумными почитаю – так?

– Ну, такого-то я не сказал… – Велимир ухмыльнулся и добавил:

– Покуда.

Кудеслав тоже улыбнулся, но по-другому – устало.

– Хорошо, – сказал он. – Мудрый да пожилой человек (ты, то есть) говорил – я слушал. Теперь твой черед выслушать. Мысок этот мне никак нельзя было не оглядеть – кабы я, к примеру, задумал учинить досаду проплывающим по реке, так лучшего места бы не сыскал. Еще и домовой меня давеча пощекотал за язык подарить Волку мыслишку про падучее дерево…

– Это когда в общинной избе? – удивленно приподнял брови Лисовин. – Так ты ж тогда про сосну горящую… А тут одни дубы… Дуб единым духом ни за что не займется, хоть ты его весь дегтем облей.

Мечник досадливо сморщился.

– Вот уж это ты верно сказал – тут лишь дубы. Только Волк, к несчастию нашему, отнюдь не дуб. Прикинь: дождаться, пока головной челн дойдет до средины протоки, да перед носом у него обрушить дерево. И за кормою последнего – тоже. И куда бы нам деться? Не только товар – мы все здесь пропали бы. На обрыв не всюду вскарабкаешься, да и ждали бы там; другой берег ровный, голый; пока до опушки добежишь, стрелами переколют… еще и камыш отчего-то выжжен. Так надо было мне самому все обнюхать прежде, чем остальных допускать в протоку? Молчишь? Тогда такое скажи: помнишь, Волк обмолвился про нашу свару с мордвой? Ах, помнишь… А помнишь, как он, уходя, сказал Яромиру: будет, мол, во мне какая надобность – только позови? Так вот: боюсь я, он решил мокшу на нас натравить – чтоб мы его о подмоге попросили и через то приняли бы над собой руку его родителя.

Велимир растерянно хлопал глазами:

– Да как же он мордву сможет натравить? Думаешь, сговор у них?

– Какой там сговор! Вот, к примеру, убей нынче кого из наших стрела мокшанской работы – ты б, небось, десятка два мокшан положил, и только потом вспомнил, что мордовские стрелы не только из мордовских же луков вылетать могут. А всего скорее и не задумался бы ты вовсе. И не только ты. Думаешь, мордва при случае иначе себя поведет?

Велимир шибко чесал затылок:

– Ну, пускай даже так… Волку-то какая с того корысть? Однажды мы уже с мордвой совладали безо всякой подмоги, сами. С чего ж бы это теперь?..

Кудеслав вновь уставился на речные волны.

– Скажи, я часто хвастаю? – спросил он неожиданно.

– Да вроде нет…

– А цену себе я правильно понимаю?

– Да вроде да…

– Так вот, слушай: кабы не я, кабы старики мне в запрошлом году волю не дали (надо сказать, что поздновато они спохватились, но уж и на том благодарствую), мокша бы нас с костями да со шкурой сжевала. Община только и взяла, что моим уменьем да опытом. А так… Мокшан и числом поболее нашего, и живут они кучно. А у нас пока град слободским о помощи докричится, уж и нужда в той помощи пропадет с градом вместе.

– Но ведь ты… – Велимир оставил в покое затылок и принялся теребить бороду. – Но ведь ты-то у нас по-прежнему есть…

Мечник нехорошо осклабился:

– Покуда есть. Только ведь с человеком знаешь как иной раз выходит: вот он живехонек, плывет себе, к примеру, по реке на лодочке, а потом пустяковина какая-нибудь случится – хоть та же мокшанская стрела свистнет из береговых кустов – и нет человека. В общем, так… – он прогнал с лица ухмылку и остро глянул Лисовину в глаза. – Ежели бы мы плыли, как всегда плаваем, то у мордовского городища нам показаться к будущему полудню. Они, небось, тоже нашу повадку знают (не хуже, чем ты гусиную-лебединую); понимают, что тронемся мы в путь с раннего утречка, чтоб светлое время не терять, а потому, если ждут для нехорошего, то ждут каждый день о полуденной поре. И уж коль скоро нам их засаду все одно не миновать (ежели она есть, конечно), то по крайней мере хочу я свалиться им на голову внезапно и в самый для них неудобный миг – еще до рассвета, когда самый сон. Не знаю я, ждут ли они нас; и где ждут – тоже не знаю, может и не возле града своего; а только делаю ту малую малость, которую могу. Посему будем мы до полуночи отдыхать, а в полночь снимемся и поплывем дальше. И хоть ты глазами на меня сверкай, хоть спорь, хоть ругайся, а будет, как я сказал. Чем большую хитрость умыслил ворог, тем больше пользы повести себя не так, как он ожидает. Согласен?

– Ну, быть по-твоему, – Велимир пожал плечами. – А те двое, которых ты на обрыв в кусты отослал – зачем это?

– Будут следить за тем берегом. Мало ли что… Вечером двое других пойдут им на замену… – нарочито спокойно произнес Мечник, и вдруг не сдержался, выкрикнул с сердцем:

– И прошу тебя, очень я тебя прошу: пока не вернемся (да помогут нам в этом Род, Ящер речной, Навьи и духи-охранители) избавь ты меня от этих стариковских поучений! "Так люди делают; этак люди не делают"… Хватит уже того, что послушался вас с Яромиром, не взял с собою охоронных собак. Как бы они сейчас были кстати, как кстати!

– Да ты подумай, сколько бы с ними в пути было мороки! Ведь отродясь не брали…

– Не больше мороки, чем с иными людьми! – оборвал Кудеслав возмущенную Велимирову скороговорку. – Кудлая себе забери – ты его взял, ты и мыкайся. А мне в гребцы Борсука отдай, Кощея или хоть Злобу.

– Ну хорошо… – Велимир снова пожал плечами, и вдруг вытаращил на приемного сына покруглевшие испуганные глаза:

– Стой-стой! Говоришь, отправимся в полночь? Так это что ж, мимо гиблой старицы плыть в самых потемках?!

Мечник нехорошо усмехнулся:

– Что, русалья боишься? Или старушечьих побрехенек, что с прошлого лета по общине гуляют? "Люди вовсе без никакой головы"… – зло передразнил он кого-то. – Безголовых бояться нечего, ты лучше тех бойся, которые с головами!

Он отвернулся от Лисовина и, хрустя подошвами по обгорелым пенькам камышовых стеблей, отправился туда, где гомонили да перекликались обустраивающие ночлег родовичи и откуда уже тянуло легким дымком, сдобренным запахом вареного мяса.

Все-таки люди видели и слышали столько же, сколько и Мечник (даже о беседе Яромира, Белоконя да Кудеслава с приезжими чуть ли не следующим же утром знал весь град). Да, людям было известно многое, а потому до вечера Мечнику удалось обеспокоить кое-кого из спутников. Обеспокоить, но не встревожить. Они не понимали меры грозящей опасности, как несколько дней назад неспособны были уразуметь, до чего опасны Волк и его челновые (да их же всего-навсего восемь, что они могут-то супротив целой общины?!).