Анна Удьярова - История Смотрителя Маяка и одного мира

Теперь, когда Унимо мог задавать сколько угодно вопросов, он почти ничего не спрашивал. Ему нравилось молчать вместе с Форином и Триксом, слушая, как море рассказывает древние сказки. Обращаться в слух или в этот бессмысленный долгий взгляд вдаль, для которого у синтийцев, говорят, есть специальное слово.

Как-то раз, когда ветер был особенно сильным, отчего в укрытии каменных стен маяка было бесконечно уютно, Унимо готовил суп из сыра и молодой зелени, охапку которой ему положила с собой Мица. «Это очень полезно, первую зелень у нас на полуострове называют прошлогодней аптекой», — сообщила она, словно опасаясь, что Нимо выкинет траву за ненадобностью. «Почему прошлогодней?» — удивился он. «Потому что от болезней действительно помогает только то, что ты должен был сделать ещё в прошлом году», — со смехом отозвалась Мица.

Унимо заметил, что всё реже бывает на берегу, и дочка рыбака, конечно, заметила это ещё раньше. Но она вела себя как ни в чём не бывало: так же радостно улыбалась, завидев его через небольшое тусклое окно кухни, выбегала на порог, на ходу вытирая руки, и с независимым видом маленькой хозяйки приглашала войти.

Только рыбак, пожалуй, смотрел на Унимо теперь более хмуро, да и другие жители посёлка уже не так восторженно приветствовали ученика Смотрителя. Но Ум-Тенебри не обращал на это внимания, удивляясь скорее тому, как снисходительно и радушно относятся эти люди к чужаку.

Грусть на лице Мицы он всё же заметил — когда они, как обычно, гуляли по вечернему побережью с длинными прозрачными тенями невысоких деревьев, переплетающими дорогу вдоль моря. Дул лёгкий юго-западный ветер, который местные моряки называли «кошачьей лапой», откуда-то из леса тянуло запахом костра: наверняка местные ребятишки жили уже в ласковом, полном приключений лете.

— Ты стала какая-то грустная, — неловко сказал Унимо, когда она поправляла растрёпанные бризом волосы.

— Правда? — резко обернулась она, сердито засовывая волосы под капюшон лёгкого плаща. — Зато ты, я смотрю, весёлый, как кузнец на Празднике Мастеров.

Унимо отвернулся, жалея, что затеял этот разговор.

— Ну зачем ты так… — пробормотал он.

Мица прошла вперёд по тропе и, услышав треск, подняла что-то с песка: это была пустая раковина сольарского моллюска, которую тот оставил, наверное, ещё осенью.

— Уедешь ведь скоро, чего уж, — отозвалась она. И добавила горько: — Такие, как ты, всегда уезжают отсюда. А такие, как я, остаются.

Унимо больше не чувствовал себя взрослым. Напротив, как будто каждый шаг, каждое слово было невозможно наивным, но остановить это не получалось. Тот Унимо, который смог уйти от Форина в реальнейшем, явно не желал вмешиваться.

«Мы… можем уехать вместе. Да и вообще, я никуда не уезжаю пока. Я даже не знаю, что мне делать», — подумал Унимо. Но промолчал. Вместо этого сказал:

— Знаешь, почти все раковины, которые нам попадаются — пустые внутри. И пока раковина закрыта, можно придумывать всё что угодно, даже то, что там внутри —жемчужина. Но это не так.

Мица покачала головой, прижимая палец к губам. В сброшенных с вечерних облаках сумерках она казалась почти взрослой — и совсем прекрасной.

— Просто… не надо смотреть. Не открывать, просто собирать и хранить. На память.

Они гуляли вдоль моря, а потом развели костёр, едва отступив от призрачной линии, до которой простирал свои владения ночной прибой. Поленья пахли смолой и морской солью, вспыхивали и дымили. И брошенные в небо искры казались куда больше и ярче вечных холодных звёзд. По крайней мере, они были точно ближе.

А потом Мица повела Унимо домой пить чай. «Последний раз», — обронила она, и Нимо не стал её поправлять. Он и сам это чувствовал.

На прощание Мица протянула ему круг пастилы, которую здесь называли «яблочным сыром». «Когда эти яблоки висели на ветках, я ещё не знала тебя», — сказала она и отвернулась…

Именно по совету Мицы Унимо добавлял в суп побольше зелени и только две специи — на этот раз он выбрал чёрный перец и кориандр. Огонь небольшого очага послушно потрескивал, воздух был таким солёным, что, казалось, соль можно было и не добавлять.

— Неплохо, — оценил Форин, застывая на пороге кухни.

В реальном у него часто был вид человека, который забыл, зачем пришёл. Этакая очаровательная небрежность безумного бога.

Нимо, не отвлекаясь, продолжал свою работу. По крайней мере в чём-то он точно превосходил всемогущего Смотрителя.

Когда золотистый суп уже покоился тремя озёрами в глиняных пиалах, Унимо, бегло взглянув на Трикса, неожиданно спросил:

— И кто же выиграл?

Трикс едва не подавился супом, а Смотритель, соответственно, даже бровью не повёл и не стал делать вид, что не понял вопроса.

— Пока я сильнее, поэтому у нас перемирие, — вскинул плечи Форин. Видмо, в благодарность за суп не стал говорить загадками.

Унимо кивнул. Так он и думал: Смотритель не может уничтожить Флейтиста, пока тот не сделал чего-то по-настоящему ужасного, пока притворяется частью этого мира. А потом уже будет, конечно, слишком поздно.

— Для Флейтиста важно только то, что создаёт он сам. В этом его слабость. Он даже себя ненавидит из-за того, что его создал кто-то другой, — непривычно пространно пояснил Форин.

Ум-Тенебри представил старика, его белые недвижимые глаза, ослепляющие зрячих, скрипучий, как такелаж в бурю, голос и прекрасную, совершенную музыку…

— Надеюсь, старик по-прежнему занят тем, что на всю оставшуюся жизнь пугает новоприбывших в реальнейшее, — эта насмешка предназначалась, конечно, Унимо и его мыслям.

И мальчишка просто улыбнулся там, где раньше возмущённо принялся бы оправдываться. Запахи пряного супа и травяного чая, который, в свою очередь, неподражаемо заваривал Форин, смешивались в прекрасный вечер. Унимо не думал ни о чём, кроме того, как громко и раскатисто шумит сегодня море, как причудливо пляшут на потолке тени от трёх фигур, объединённых магией неповторимости уходящего момента.

Он не стал бы рассказывать никому на свете о том, что жизнь прекрасна, но тому, кто стал бы жаловаться, даже повторяя его собственные мысли, в этот вечер налил бы чаю и рассказал какую-нибудь занятную историю, если бы преодолел своё извечное стеснение…

— Корабль! Там корабль! — кричал Унимо, вероятно, побив свой рекорд по времени подъёма от основания до галереи маяка.

Форин нехотя вытянул свой взгляд из сверкающего масла и посмотрел на Унимо удивлённо. Он не мог поверить, что мальчишка решил так глупо разыграть его, но другого объяснения на поверхности не было.

— Ну посмотрите же скорее, ну! — досадливо добавил Ум-Тенебри, видя замешательство и понимая его причины. — Я не стал бы так глупо шутить, там корабль, видны топовые огни!