Анна Удьярова - Остров Укенор

Воспоминания об отце снова перепутали мысли. Встряхнули душу, как стеклянную игрушку с падающим в шаре снегом. И запустили её в стену.

Так или иначе, Унимо решил, что он любит осень, и может тоже — как все — прогуляться до озера.

Тьер тоже бродил по городу, но в другой части, ближе к Ратуше. Унимо попробовал его горькую, как полынная настойка, грусть, и сам едва не поморщился. Хорошо, что Тьер не мог так же легко читать мысли и чувства Мастера Реальнейшего: вряд ли ему понравилась бы эта смесь жалости и невольного покровительства.

Скитаясь по городу, Нимо вышел к своему любимому месту на пристани: насыпь, дубовые деревянные скамейки, вид на причал и редкие лодки, узкие и длинные, снующие, как водомерки, по озёрным дорогам.

Унимо устроился на одной из скамеек. Солнце пригревало. Тепло можно было даже увидеть: если закрыть глаза, то под веками пульсировала кружевная золотистая кровь.

Конечно, нельзя было просто сидеть и радоваться хорошему дню, приятной погоде, тому, что никуда не нужно спешить. Хотя отец учил его этому — даже более старательно и терпеливо, чем древним языкам. Вероятно, хотел и сам научиться. Это Унимо понимал уже сейчас, но тогда он просто держал Астиана за руку, пока они сидели на каком-нибудь холме и любовались закатом, закрывал глаза и улыбался, чувствуя на веках осторожное прощальное касание солнца. Или вспоминал маму, как она целовала его в лоб перед сном, когда была дома. И тогда испуганно открывал глаза — и волшебство исчезало.

Унимо знал, что это бесполезно и вредно. Но ведь такое знание мало кого останавливает. И он снова и снова думал о том, что его бросил отец (конечно, он бросил и весь этот мир — но мир покатился дальше, а единственный сын единственного отца на свете, даже став Мастером Реальнейшего, даже спустя двенадцать лет — готов разреветься, если эта мысль застаёт его врасплох). Что мать перестала целовать его перед сном задолго до того, как он понял, что это не обязательно. Что настоящий Мастер Реальнейшего и вроде бы его учитель тоже его бросил. Ушёл играть и не вернулся. Никогда не вернётся.

Потом Нимо не мог объяснить, как это произошло. Может, сказалась привычка долгие годы засыпать днём на маяке. Может, Мастер Сна играл на стороне Тьера. Может, миру надоели одни и те же жалобы. Так или иначе, Мастер Реальнейшего заснул неожиданно для себя — и в тот момент на другом конце города вздрогнул и распахнул глаза Тьер. А затем по лицу Бессмертного поползла, теряя от запаха удачи всякую бдительность, длинная хищная улыбка…

Проснулся Унимо от запаха гари. Всё было в дыму, ничего не разглядеть. Открыл глаза, несколько секунд смотрел в прозрачный воздух осенних сумерек, чуть блестящий от дыхания озера. И рухнул вниз, кубарем скатился с холма с единственной мыслью: «Хочу оказаться там, где Тьер».

А Тьер стоял на крыше Собора Защитника и прекрасно смотрелся в лучах осеннего солнца на фоне неба и шпиля восточной башни, обращённой к площади Всех Дорог. Тьер раскачивался с пятки на носок, чуть придерживаясь за изящный пинакль. Стоя в толпе на площади, Унимо не мог оторвать взгляда от белых пальцев на каменных завитках. А Тьер тем временем заканчивал проникновенную речь:

— Защитник оставил нас! Оставил этот мир! Теперь мы все — только игрушки для мастеров. Я так не хочу, нет, я отказываюсь! О, вот и музыканты, прекрасно!

В этот момент в центр площади действительно вышли, опасливо озираясь, уличные музыканты: два скрипача, флейтист и певица.

— Играйте! Как только вы остановитесь, я прыгну вниз. Так закончится моя музыка. Играйте, ну же! Считаю до трёх: раз…

Музыканты заиграли. Все затаили дыхание. Причудливая мелодия, казалось, забиралась вверх по колоннам Собора, обвивала их зелёными побегами, тянулась в серое небо, чтобы там распуститься цветком звонкого голоса девушки-певицы. Унимо успел подумать, что эта песня напоминает ему песню «О всех ушедших» Вечернего Обряда служителей Защитника.

Какой самый быстрый способ забраться на крышу? Конечно, захотеть полюбоваться на Тар-Кахол с высоты Собора. Унимо вздохнул, ощутил тяжесть воздуха в лёгких, стук сердца в голове, предметы потеряли свой объём и словно окрасились закатными лучами — и вот он не виртуозно, но вполне сносно для воробья-новичка взмыл в осенний воздух и с фальшивым чириканьем забрался по воздушным потокам на крышу Собора. Уцепился лапками за каменный завиток. Укоризненно посмотрел на Тьера блестящим глазом.

— Проснулся? — усмехнулся Тьер, не переставая позировать.

Птичьим зрением Унимо заметил, как со стороны западного трансепта на главную башню по стене карабкается человек в чёрной одежде — вероятно, служитель Собора. Движения человека были неловки, он то задумчиво застывал на неудобном выступе, то вдруг карабкался вверх изо всех сил. Как раз в тот момент, когда человек поднял голову, он встретился взглядом с Тьером. Ярко-голубые глаза, светящиеся от ужаса — это всё, что запомнил Тьер, а вместе с ним и Унимо.

Человек сорвался и, захлёбываясь криком, полетел вниз. Со звуком перезревшего яблока ударился о крышу галереи и безжизненным свёртком покатился вниз — во двор Собора.

— И предвечная Тьма пусть будет тебе колыбелью в Тёмной Комнате, пока Защитник не откроет Дверь и не скажет: «Вставай», — почти серьёзно проговорил Тьер финальные слова погребального обряда.

Воробей прикрыл глаза. Словно задремал на осеннем солнце. На самом деле — Мастер Реальнейшего впитывал боль того, кто разбился, его родных, людей на площади, согнанных как стадо, возмущение музыкантов, которые никогда не играли так — по принуждению, каменную печаль самого Тар-Кахола…

Услышав крик, музыканты перестали играть. Толпа на площади заволновалась. Тьер помахал шляпой с облезлыми чёрными перьями и прыгнул вниз. В тот же момент воробей незаметно отлепился от крыши и полетел, петляя между башенками Ратуши. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы увидеть, что чёрный коршун гонится за ним. Замирая от страха, Унимо резко поменял направление и бросился к улице Холма с её высокими домами и узкими переулками. Между Ратушей и домами улицы было свободное пространство для полёта, и коршун сократил расстояние — но воробушек успел резко свернуть и спрятаться за дымоходом, затем — за башенками, облетел флюгер в виде ласточки, затерялся в открытой галерее другого дома (попутно Унимо оценил преимущества южного стиля со множеством излишеств и украшений).

Да, он знал, что Тьер не упустит возможности поквитаться. И сколько воробушку ни петлять — исход один, против коршуна у него нет шансов. Унимо представил, как в нежный горячий пух под крыльями впиваются чёрные когти, как хищник, торжествуя, взмывает со своей добычей в осеннее небо.