Том Ллевеллин - Страшная тайна

Самая большая картина тоже была продана. На ценнике значилось – 110 000$.

Поскольку нас приветствовала сама Хасимото, все остальные не возражали, что мы здесь. Мы прошлись вдоль фуршетного стола, но все показалось несъедобным, не считая крекеров. Я ел крекеры, пока Джоанна не потянула меня в сторону двери.

Снова оказавшись в машине, она спросила:

– Ты не знаешь в окрестностях длинных и прямых шоссе?

– Боюсь спросить, зачем тебе.

– Потому что это твой первый и последний шанс погонять на этой машине. Я думаю, что нам надо разогнаться как следует. Это же быстрая машина, верно?

Дорогой читатель, конечно же, мне следовало отказаться. Следовало неторопливо доехать до дома, запарковаться и прикрыть машину чехлом. Но бесшабашность Джоанны совершенно лишила меня здравого смысла. Я свернул на север по Пасифик-авеню и доехал до самого побережья, вдоль которого дорога шла прямо и прямо целые мили без единого светофора.

– Кажется, это вполне подходящее местечко, – сказал я небрежно, но сердце у меня колотилось всё быстрее и быстрее.

– Тогда жми на газ! – велела Джоанна. – Тапку в пол, или как там ещё говорят.

Я глубоко вздохнул.

– Дай мне пару секунд.

– Твоя пара секунд истекла, – отрезала Джоанна. – Погнали!

И мы погнали. Я вдавил педаль газа в пол.

Машина рванула с места, и нас с Джоанной буквально вжало в кожаные сиденья.

– Мамма миа, – выговорил я сквозь сжатые зубы и бросил взгляд на спидометр. Мы уже разогнались до семидесяти миль в час. Я переключился на следующую передачу и снова выжал газ. Стрелка спидометра поползла вверх. Семьдесят пять, восемьдесят, восемьдесят пять.

– Мне кажется, тебе стоит сбавить скорость, – проговорила Джоанна.

Я искоса посмотрел на неё. Она так сильно сжимала подлокотник кресла, что, казалось, того и гляди его раздавит. Я улыбнулся. Мне удалось напугать Джоанну, которая вечно строит из себя крутую. Я снова вдавил педаль газа в пол. Скорость продолжала расти. Девяносто. Девяносто пять.

– Сбавляй скорость! – закричала Джоанна.

– Ещё немного, – сказал я.

Здания и фонари неслись мимо мутной серой полосой. Когда стрелка спидометра переползла за сотню, на дорогу вывернула жёлтая машина.

Дорогой читатель, в тот миг мне показалось, что время замедлило свой бег, а поле зрения сузилось до жёлтой машины в каких-то тридцати футах от нас. Водитель желтой машины – а это оказалась женщина – посмотрела в нашу сторону, и глаза её расширились от страха. Рот раскрылся в безмолвном крике. Я заметил, что на зеркале заднего вида у неё болтается маленький деревянный крестик. На него упал свет моих фар, и я подумал: «Сейчас я врежусь в машину этой женщины. И тогда от этого крестика останутся щепки, а женщина погибнет. И мы с Джоанной тоже погибнем».

Каким-то образом я ухитрился оторвать одну руку от руля и сунуть в карман. Я коснулся бутылочки. Двигатель оглушительно ревел, заглушая мои слова: «Я хочу, чтобы мы не попали в аварию!»

Не знаю, что произошло тогда. То ли мы вильнули и сумели объехать машину, то ли перепрыгнули, то ли пролетели сквозь неё как призраки. Точно могу сказать только одно: мы оказались по другую сторону от неё без единой царапины. В зеркало заднего вида я увидел, что и жёлтая машина спокойно покатила в другую сторону.

Я притормозил, и «Феррари» остановилась. Джоанна никак не могла разжать пальцы.

– Как… как тебе это удалось?

– Ещё бы немного – и всё, – выдавил я. – Я уже решил, что мы… это самое.

– Да, и я! Так что случилось? Почему мы не… ну, это самое?

– Ещё бы немного – и всё, – повторил я, надеясь, что дрожащий голос отвлечет Джоанну от расспросов.

Домой мы ехали в полной тишине. Я не разгонялся быстрее двадцати пяти. И всю дорогу думал только о том, что я пожелал избежать аварии. Означало ли это, что разбился кто-то другой вместо меня?

На другой день, в воскресенье, я хотел как следует выспаться, но меня подняла мама. Моя семья собралась позавтракать вместе с семьей Генри в кафе «Старый Милуоки» на Шестой авеню.

Я как раз собрался откусить хороший кусок от блинчика, как папа сказал:

– Вы никогда не поверите, что мне сообщили вчера вечером. Колледж принял профессора Эвертон обратно на работу.

– Серьёзно? – спросил я с набитым ртом. – Это ж здорово!

– Да. Здорово. Но представьте себе, они отдали ей позицию Фицсиммонса. А его уволили. Не понимаю этих людей.

Я ухитрился проглотить кусок, который был во рту, но остальная еда уже не лезла в горло.

После завтрака мы с Генри попросили родителей разрешить нам вернуться домой пешком, поскольку от кафе до Брайт-хауза было всего лишь полмили.

Оставшись вдвоём, я немедленно сознался Генри:

– Это я виноват, Фицсиммонса уволили из-за меня!

Я рассказал Генри, как попросил, чтобы профессор Эвертон нашла работу.

– Согласен, из-за тебя одного человека уволили. Зато профессор Эвертон приняли обратно. Так что ты сделал немного плохого, немного хорошего.

– Но получается всё равно плохо. Что бы я ни делал, кто-то непременно остается в проигрыше.

– Забавно, что ты сказал именно это. Я как раз думал о том, можешь ли ты делать что-либо безвредное для остальных. Ну, или не слишком вредное.

– Помнишь, как ты думал, что если пожелать пиццу, никто не пострадает?

– Помню. Но смотри, ты выиграл в «Монополию», и никто не пострадал. Никто не умер. Никто не лишился работы. Только старая Мисс-Вредная-Задница проиграла.

– Джоанна.

– Да. Старая Мисс-Вредная-Задница.

– На самом деле она не так плоха.

– Не так плоха? Ты серьёзно?

– На самом деле я пока не понял. Но вчера мы с ней немного потусовались.

Генри внимательно посмотрел на меня:

– И ты всё ещё жив?

– Угу. Она выполнила условия пари.

– Ну вот видишь? Из этого желания получилось что-то хорошее. А что, если ты будешь желать всякое-разное в таком духе? Чтоб побеждать в разных играх, в пари, там. Скажем, пожелай выиграть в футбол. Или чтобы наша бейсбольная команда взяла верх во всех матчах в этом сезоне. Или – стоп. Придумал. А что, если ты пожелаешь выиграть в забеге наперегонки? Ты выиграешь. Твой соперник проиграет. И никто не пострадает. Ты можешь стать суперзнаменитым победителем во всех областях. Выигрывать во всех гонках. Во всех играх. Готов поспорить, что ты мог бы принять участие в Олимпийских играх.

– Не уверен. Всё равно что-то может пойти не так.

– Или я мог бы побеждать, – продолжал развивать свою мысль Генри. – В смысле, ты мог бы пожелать, чтобы я тоже побеждал. Наверное.

– Может быть. Не знаю. Мне надо об этом подумать.

– Да не о чем тут думать. Когда ты чего-то желаешь, ты это и получаешь. Но при этом кто-то этого лишается. Конечно, ты чувствуешь себя виноватым, если один человек находит работу, а другого увольняют, но в этом случае тебе не придётся себя винить, потому что кто-то другой всего лишь проиграет гонку.