Ника Ракитина - Сага листвы [СИ]

— Не совсем, — Торус напустил на себя загадочный вид, — просто она закрыта для непосвященных. Спешивайтесь, господа, и я проведу вас тайными тропами.

Салзар хмыкнул и, ступив на пружинящую толстым слоем мха землю, помог девушке слезть с лошади.

Тайной тропой оказались два пологих валуна, незаметных с места, где оставили коней. Миновав завал, друзья очутились на краю березовой поросли. А впереди, за кривыми тонкими стволами, плескало синью озерцо.

Вокруг царили удивительная тишина и безветрие — точно в Святилище не проникало холодное дыхание наступающей осени. Даже ржавые листья березок застыли, словно уснув. Приятели медленно пошли к воде, и Салзар поймал себя на том, что старается двигаться как можно тише, не наступая на обломанные ветки. Невольно даже задерживает дыхание, чтобы не потревожить покой этого места. Рощица быстро закончилась, и они вышли к воде. Озерцо мирно покоилось на дне малахитовой чаши поросших муравой берегов, и прозрачные воды его были неподвижны.

— Потеплело, или мне кажется? — шепнула Мидесу Хельга и потянула с себя плащ. — Как же здесь красиво…

— Эх, не успели, — Торус с разочарованным видом уселся на один из камней, будто гигантской рукой рассеянных с размаху по берегу, — они заснули.

— Болотницы?

— Лилии. Водяные.

— Так ведь еще утро, — Хельга недоуменно хлопнула ресницами.

— Эти не простые лилии, — эйп Леденваль задумчиво уставился на заросли камышей на противоположном берегу, — они распускаются по ночам, а днем уходят на дно, подальше от яркого солнца. Здесь, на Гнилом болоте, много удивительного и непривычного, это словно отдельный мир, который очень хочется и очень трудно постигнуть. Мир, которым правят женщины. Не так, как у нас — абсолютно. Хотя, — он усмехнулся, — женщинами их можно назвать с большой натяжкой.

— Почему с натяжкой? — подал голос молчавший до сих пор Илар, отрываясь от изучения какой-то травки.

— Ну… в обычном смысле это, — Торус искоса глянул на Хельгу и кашлянул, — в общем, вместо ног у них что-то вроде корешков, и они присасываются ими к земле — вот так и кормятся. А рождаются тут, — он простер руку к воде, — в этих самых лилиях, и сюда же приходят умирать.

Но, если честно, я не слишком хорошо знаю болотных дев, больно уж они скрытные. Мне иногда вовсе кажется, что это одна болотница, только поделенная на разные кусочки — вроде как усы у земляники.

— Интересно, — кивнул Абранавель. — Правда, меня больше интересует здешняя флора — столько неизведанного! Как подумаю, какие она сулит открытия врачевателю и алхимику, аж дух захватывает!

— В замковой библиотеке есть немало трактатов на эту тему, — Торус принялся расшнуровывать плащ, — моя маменька, знашь ли, тоже не чужда алхимии. И будь я уверен, что она не захочет использовать тебя по другому назначению, я бы вас обязательно познакомил.

— А что, есть и лаборатория? — янтарные глаза Илара возбужденно сверкнули.

— Есть. Правда, запертая, но ты же не думаешь, что матушка способна хоть что-то от меня утаить? — Торус засмеялся и небрежно стащил через голову изумрудную тунику.

— Эй, ты что это надумал? — подозрительно спросил алхимик.

— Как что? Вода-то теплая.

— Купаться? В Святилище!?

— Илар, не будьте занудой, — сварливо ответил Торус, — днем болотницы сюда не сунутся, а в сказки об ужасныех карах я не верю. Хельга, отвернитесь, не хочу смущать трепетных дев, — и ехидно глянул на девушку через плечо.

— Почему-то на источниках вы не сильно радели о моем душевном спокойствии, господин эйп Леденваль, — фыркнув, парировала та, но всё же послушалась.

— А я тоже полезу, — решительно сказал Салзар и, усевшись на камень, стал стаскивать сапоги.

— С ума сдвинулись оба, не иначе, — проворчал Илар, — ну, или дурной пример заразителен. Не, я не полезу. Мало ли что там, в глубине…

Торус расхохотался и легко скользнул в темную воду, а Салзар, рассудив, что друг наверняка тут не в первый раз плавает, насмешливо покосился на алхимика.

— А я тоже хочу, — вздохнула Хельга, разглядывая, как утреннее солнце золотит кривые стволы березок и играет в рыжей листве, — вода правда теплая?

— Парное молоко! — Мидес ухнул и с разбегу плюхнулся в озеро, подняв тучу радужных брызг. Алхимик поморщился и, стянув очки, с кислым видом стал их протирать.

— Всё же, я бы не советовал, — подслеповато прищурился он на девушку, — незнакомое место, незнакомые обычаи… Это же не просто озеро. Здесь есть что-то такое… грандиозное. Пугающее и одновременно жизнеутверждающее.

— Жизнеутверждающее — это не ко мне, — хохотнул некромант. — Хельга, я отыщу для тебя лилию!

И поплыл на середину.

Юная волшебница обернулась, пожала плечами и, усевшись на теплый от солнца камень, стала наблюдать за рассекающими водную гладь мужчинами.

Они сейчас были очень похожи — две черноволосые шевелюры, уверенные движения пловцов и природная сила, бьющая через край, какая свойственна только молодости. Но в то же время они были и удивительно разными. От мерных взмахов рук Салзара веяло уверенностью, спокойствием и… обыденностью? Он был привычен, знаком и надежен, точно вяз во дворе поместья Блэкмунд, под которым Хельга любила укрываться от жары. Торус же был, может, и не слишком мускулистый, но гибкий и ловкий, точно лесной кот. И плыл он красиво — эта красота была будто встроена в каждое движение, так хороши здоровые звери. И прекрасны дети, которым еще не успели вдолбить в голову постулаты.

И девушка, глядя на пришлого, вдруг почувствовала, как перехватило дыхание, а глаза повлажнели. Испугавшись себя, она внезапно отчетливо поняла, что желает этого мужчину каждым дюймом своего тела, каждым движением души. Что теперь для нее всё переменилось, и с этой минуты ей абсолютно всё равно, что скажет Салзар и что подумает.

Илар кашлянул и, повернувшись, Хельга увидела, что тот, сидя на валуне по соседству, внимательно ее рассматривает. И взгляд у алхимика какой-то странно отрешенный. Девушка нахмурилась, а элвилин покачал головой и тихо вздохнул:

— Пропал театр…

— Что? — Хельга удивленно моргнула. — Что ты сказал?

— А? — Илар встрепенулся, потряс головой и потер лоб длинными пальцами.

— Ты о чем-то спросила?

— Это ты сказал, — девушка поежилась, — о театре.

— Я не помню, — алхимик снова вздохнул, поправил очки и виновато улыбнулся. — На меня иногда находит… такое. Я словно засыпаю и в то же время бодрствую. И в такие минуты говорю всякие странные вещи.

— Кажется, ты и в Солейле такое говорил, — припомнила Хельга, — помнишь, как называл нас ордальонами?

— Не помню. Может быть. Я никогда не знаю, чего там говорю. Бывает, кое-что из этого сбывается, и это меня не радует, если честно. Люди обычно пугаются, а потом начинают обвинять меня во всех своих несчастьях…