Ника Ракитина - Темные властелины на дороге не валяются [СИ]

— А-а…

И ни Рысь, ни уж тем более Лютый с корчмарем не обратили внимания, что в дверях стоит, наблюдая за ними, обвешанная оружием, прекрасная, рыжеволосая эльфийка в балетной пачке и бронелифчике, выставив изящную ножку и закатывая зеленые, точно изумруды, глаза.

— Кх-кх-м, — покашляла она, пытаясь привлечь к себе внимание. И привлекла. Но не скандалящих мужчин, а девушки, вышедшей на шум на галерею над общим залом. Девушка тоже была эльфийкой и тоже рыжей. И глаза закатывала и ладони прижимала к острым ушкам совершенно так же. Только вот балетной пачки на ней не было, а поверх бронелифчика, перетекающего в броне-бриджики, имелась длинная, прозрачная ночная рубашка, перепоясанная на бедрах узким ремешком. Ремешок оттягивали длинный кинжал в ножнах со стразами (ну, эльфийская мода такая), раздутый кожаный кошель, карманный арбалет и овальное зеркало на длинной ручке. Болты к арбалету были вогнаны в гнезда портупеи, подчеркивающей грудь, а на плече висела мандолина. Или домра.

— Я Лаирнэ Лиарфаннан о’Элбрэт, эльфийская принцесса… полукровка, сбежавшая из вражеского плена, — переорала Лютого с трактирщиком леди у двери.

— Нет! Это я Лаирнэ Лиарфаннан о’Элбрэт, да рассудит нас Вереск! — девица наверху въехала пяткой в ограждение и полетела вниз, поскольку привычные к подобному обращению балясины раздвинулись, уступая дорогу. В полете девица умудрилась выбить из рук трактирщика блюдечко, и то впечаталось бедняге в лицо. Хозяин упал, и рыжая без последствий приземлилась сверху. И тут же вскочила, странным образом устроив руки у груди.

— Да стоит моим мечам запеть в ножнах — и страх пронзает врага, точно сталь! А эльфийская кровь кипит, разя направо и налево! — она крутнулась вокруг своей оси. — И что остается врагам?

— Да, что?!

— Завернуться в простыню и ползти на ближайшее кладбище!

И торжествующе взглянула на соперницу, считая ту поверженной. Девица у двери, встряхнув медной гривой, наклонила головку к точеному плечику:

— А огуречный сок ты от веснушек не пробовала?

И алчно сверкая глазами, наблюдала, как врагиня, звякая мандолиной, валится к ее ногам.

Прошла на середину зала; сдвинув арсенал, утвердилась на скамье:

— Трактирщик! Кружку эля из вереска! И не вздумай разбавлять.

Хозяин, сгребя в кучку ноги-руки, поднес чашу с элем красавице, подобострастно кланяясь и заглядывая в глаза. Лаирнэ приняла ее с надменностью королевы в изгнании и наклонила над лежащей так, чтобы эль цедился по капле в полуоткрытый рот.

— Вереск, — начала она назидательную речь, — оказывает на эльфов удивительное по силе воздействие. Стоит им лишь заслышать это слово, как они сбегаются в ароматные кущи, раздвигая их перед собой и сдвигая позади, как занавески. Катаются в нем, аки коты в валериане; и взращивают вереск от неприметного растеньица росточком не более чем по колено до размеров поистине устрашающих. А уж напитки из вереска почитаются ими превыше…

Рысь, приподнявшись над своим столом, увидел, что девица воистину права: Лютый тоже приподнялся, пялясь на нее выпученными глазами цвета тусклого изумруда, и «грабли» держал, как готовая служить собачонка. Менестрелю наконец-то удалось как следует рассмотреть собрата по профессии, и на какой-то миг он ощутил желание, следуя примеру Смита, тоже убраться под стол. Был бы Топинамбур хорош по-своему, на ихний эльфийский лад: рубленое лицо, раскосые глаза и чувственные губы, вот только шрам рассекал его рожу от уха до уха, и по носу не по разу прошлись копром. Или пестом, учитывая техническую отсталость здешнего мира. Ну и уши, эти уши никак нельзя было одобрить.

— Не зря алхимики пишут на бочонках с вересковым элем, — продолжала рыжеволосая дева поистине боговдохновенную речь, — «Смертельная доза. К эльфам не относится».

Отвлекли Рыся от слишком уж пристального созерцания воина-менестреля и двух рыжих красоток ритмичные толчки в столешницу снизу. Это Смит бился о доски головой. Парень заглянул под стол:

— Ты чего? Ты же себя демаскируешь…

— Я ненавижу вересковый эль! Или я не эльф? Или я не нормальный?

Рысь погладил беднягу по плечу:

— А может, тебя закодировали?

Смит глубоко вздохнул и успокоился. Между тем лежащая, не то под воздействием пламенной речи, не то липкой гадости, льющейся на лицо, стала подавать признаки жизни. Лютый наклонился над ней, нервно облизываясь и дергая плоскими ноздрями.

— Надо сделать искусственное дыхание.

Он впился в испачканные элем губы и, сочетая искусственное дыхание с массажем, бодро полез ладонью под бронелифчик.

— Не трогайте меня! Я не люблю, когда меня чужие обнимают! — отперлась от первой помощи рыжая, удачно двинув Топинамбура коленом. Эльф ухнул и обмяк.

— Браво, сестренка, — сидящая отставила чашу и раза два свела и развела ладони. — И поскольку мы выяснили в нашем маленьком поединке, что Лаирнэ все-таки я, то придется тебе назваться другим именем.

Рыжая в ночнушке ковырнула ногою пол и надулась, не признавая себя побежденной, но не отваживаясь вслух о том сказать.

— Не испытывай мое терпение.

— Струна Забора. Это мой сценический псевдоним, — поведала соперница, мило краснея. — Но… если для тебя это слишком сложно, зови меня Бомжиха.

Лаирнэ закашлялась и опрокинула в себя остатки эля.

— Нет-нет, вполне. А…

Между тем Лютый, перебирая ладонями ножку стола, привел себя в вертикальное положение и мрачно воззрился на рыжих, пытаясь уразуметь, которая из двоих ему приложила. И вправду ли их двое. Струна охнула, одну руку устремила к менестрелю, а второй схватилась за грудь:

— Это он! Великий герой! Тот, к которому я несла свое истерзанное сердце!

— Ого! — заметила эльфийская принцесса. — Ты точно уверена?

Менестрелька извлекла из-за пазухи кусок пергамента, выглядящий так, будто им регулярно вытирали сковороду.

— Я сняла это… со столба… и ношу у сердца.

Она развернула пергамент жестом глашатая, зачитывающего императорский указ:

— «Четыре полновесных серебряка тому, кто укажет местонахождение Топинамбура Лютого по прозвищу Красавчег, повинного в пошлости, глупости и отсутствии музыкального слуха. Раса, возраст (предположительно), приметы…» — «Совпадают», — объявила рыжая в ночнушке с придыханием. — «При поимке особо опасен. Можно скончаться от смеха».

— Ложь! — возопил менестрель и, вырвав у Струны пергамент, стал запихивать в рот. — Я кува бовше штою!

— Действительно, он, — покусывая губку, признала Лаирнэ. — Но на героя как-то не тянет.

Струна и Лютый не разорвали ее лишь потому, что в таверну снова кто-то вошел. Вернее, не кто-то, а два вполне конкретных мужика в черных сагумах, натянутых поверх чешуйчатых доспехов. Были оба в круглых, похожих на тазики шлемах, так что их расовую принадлежность Скайрысь определить не смог. У обоих при бедрах болтались широкие короткие мечи, а левые кулаки закрывали баклеры. Один, кроме прочего, был вооружен еще и арбалетом. Какой нечистый занес этих двоих в «Дрим одинокого эльфа», Рысь, кстати, тоже представлял не особо. Может, им просто хотелось промочить горло. Или поинтересоваться, который час. Или даже: как пройти в библиотеку? Вот только черным почему-то не обрадовался никто, кроме трактирщика. Впрочем, каждый из завсегдатаев отреагировал по-своему. Кто-то, подобно Смиту, полез под стол. Кто-то, обогнув залу по стеночке, устремился к выходу. Пара особо умных деловито взлетела по лестнице, скрываясь в нумерах. И только Красавчег рвался в бой. Он снял с пояса и поцеловал лютню и, привстав на колено, протянул ее Лаирнэ: