Энтони Райан - Владыка башни

Следующий день застал их на равнинах, простирающихся к югу от реки Соленки. По сторонам дороги тянулись бесконечные поля пшеницы и златоцвета. У перекрестка, в нескольких милях от Овсяного дола, Ваэлин попросил Джанрила остановиться.

— У меня есть дело на восточной дороге, — сказал он. — Вечером я сам найду вас в городе.

Рива спрыгнула с крыши фургона и пошла рядом с Аль-Сорной.

— Тебе не обязательно идти со мной, — сказал он ей.

Та промолчала, лишь саркастически приподняла бровь. «Все еще боится, что я сбегу и оставлю ее без меча», — подумал Ваэлин и внутренне поморщился, представив, как она отреагирует, когда он расскажет ей правду о мече.

Через несколько миль показалась деревушка, расположенная в ивовой роще. Дома почти развалились, немногие сохранившиеся оконные рамы и двери покачивались на ржавых петлях, а сквозь гнилую солому на крышах виднелись стропила.

— Здесь никто не живет, — сказала Рива.

— И уже много лет.

Взгляд Ваэлина остановился на домике под самой высокой ивой. Они вошли внутрь. Пол, покрытый слоем пыли, обвалившийся кирпичный камин… Аль-Сорна вышел на середину комнаты, прикрыл глаза и запел.

Она всегда смеялась. Отец называл дочку «своей маленькой хохотушкой». Времена были тяжелые, семья часто голодала, но она все равно находила поводы для смеха. Она была счастлива здесь.

Песня изменилась, ее тон стал ниже, тревожнее.

Кровь на полу, мужчина кричит, держась за рану в ноге. Похоже, он солдат, на его мундире — азраэльский герб. Девочка лет четырнадцати выхватывает из огня раскаленную кочергу и бьет ею по ране, солдат визжит и падает без чувств.

«У меня есть кое-что для этой девочки, — произносит другой солдат, судя по одежде — сержант. Он кидает ей серебряный талант. Она никогда еще не видела столько денег за раз. — Ее дару позавидуют даже в Пятом ордене».

Девочка поворачивается к женщине, стоящей в углу: та напряженно смотрит на солдат. «Мам, а что такое Пятый орден?»

— Семья Вардриан, — прервал видение голос Ривы. Стоя у камина, та читала деревянные таблички, прибитые к стене. — Это те, кто здесь жил?

— Да, — ответил Ваэлин, подходя к ней. Пробежал пальцами по прихотливо вырезанным буквам, окрашенным в белый цвет. Посыпались кусочки шелушащейся краски.

— У тебя кровь.

Действительно, на верхней губе оказалось пятнышко крови. Временами подобное случалось еще в камере, когда он не слушал, а пел сам. Чем громче была песнь, тем сильнее шла из носа кровь. Или из глаз, как в тот раз, когда он пытался дотянуться до Дальнего Запада через всю ширь океана. «Это цена, которую я плачу, — сказала ему тогда слепая женщина и со значением добавила: — Мы все ее платим за наш дар».

— Ничего страшного. — Ваэлин вытер кровь и, потеряв интерес к табличкам, направился к выходу.

Два дня спустя показался мост через Соленку. Ваэлин помнил его деревянным. Теперь же его сделали каменным, шире и прочнее. Фургон подкатил к заставе.

— Король любит строить, — пояснил Джанрил, бросая смотрителю мешочек с монетами за проезд каравана. — Мосты, библиотеки, лечебницы… Сносит старые, строит новые. Кое-кто уже именует его Мальцием-Каменщиком.

— Что ж, не самое плохое прозвище, — отозвался из глубины фургона Ваэлин: он опасался, что на окраинах столицы его могут узнать даже с надвинутым капюшоном. «Куда лучше, чем Мясник, Безумец, Интриган или Захватчик… Хотя Янус все это заслужил».

Они въехали на широкий луг, где из года в год проводилась летняя ярмарка. Там уже расположилось несколько других караванов: странствующие артисты, а также разносчики и ремесленники, которые привезли на продажу свой товар. Артель плотников сооружала деревянный помост для турнира ренфаэльских рыцарей. Ваэлин решился покинуть фургон лишь в сумерках. Попытался всучить Джанрилу последние деньги, понимая, что тот все равно откажется, и на прощанье обнял менестреля.

— Зачем вам куда-то идти, милорд? — спросил Джанрил, криво улыбаясь: его глаза подозрительно блестели. — Оставайтесь лучше с нами. Простой народ поет о вас баллады, а кто из благородных обрадуется вашему возвращению? За каменными стенами правят зависть и вероломство.

— Я должен кое-что сделать, Джанрил. Тем не менее благодарю за добрые слова.

Последний раз похлопал музыканта по плечу, подхватил свой мешок и пошел к городским воротам. Рядом тут же возникла Рива.

— Ну? — поинтересовалась она.

Аль-Сорна продолжал шагать молча.

— Между прочим, мы уже в Варинсхолде, если ты до сих пор не заметил, — продолжила девушка, показывая пальцем на городские стены. — У нас договор.

— Скоро, — ответил он.

— Нет, сейчас!

Он остановился, взглянул ей в глаза и мягко сказал:

— Очень скоро я дам тебе ответ. А теперь, если хочешь, иди со мной, а нет — так оставайся. Уверен, еще одна танцовщица Джанрилу не помешает.

Девушка посмотрела на ворота со смесью недоверия и отвращения.

— Мы еще не вошли, а уже воняет, как в нужнике у толстухи, — проворчала она, но последовала за Аль-Сорной.

В детстве отцовский дом казался ему огромным, величественным замком. Он без устали носился по его залам и окрестностям, воображая себя прославленным героем и размахивая деревянным мечом, нагонявшим ужас на слуг и скотину. Вековой дуб, который распростер ветви над скатом крыши, был великаном: его заклятым врагом, явившимся на приступ крепостных стен. Иногда, с детским непостоянством, Ваэлин превращал врага в друга, и тот баюкал его в своих мощных ветвях-лапах, а мальчик наблюдал, как отец объезжает боевого коня на лугу — примерно на полпути между рекой и конюшней.

За прошедшие годы дом сильно сдал. И не только потому, что мальчик превратился в мужчину. Крыша просела и всем своим видом звала на помощь кровельщика; старая побелка на стенах посерела. Половина окон была заколочена, в остальных не хватало стекол. Поникли даже ветви дуба: видимо, великан совсем состарился. В одном из окон он заметил огонек — одна-единственная искорка на все здание.

— Ты здесь вырос? — удивленно воскликнула Рива.

Пока они шли от западных кварталов к Сторожевой Луке, накрапывавший весь день дождик зарядил всерьез, капли то и дело срывались с края ее капюшона.

— В песнях поется, что ты якобы выбился в люди из самых низов, а тут целый дворец.

— Какой там дворец, — буркнул Ваэлин. — Обыкновенный замок.

Он остановился перед парадной дверью. Одна из служанок — такая полная, смешливая женщина — называла ее «добротной». «Добротная дверь добротного рода». Глядя на позеленевший тусклый колокольчик, Ваэлин задумался о том, сколько людей дергало его за истертую, сиротливо покачивающуюся под дождем веревку. Рядом громко шмыгнула носом Рива. Он вздохнул и позвонил.