Энтони Райан - Владыка башни

— Кажись, вы пришлись ему по душе, — сказал Антеш, когда Арентес ушел. — Стоит вам появиться поблизости, глаза у него так и вспыхивают.

— Попридержите-ка язык, лорд Антеш, — сказала Рива, но прозвучало это не очень уверенно. — Каковы наши сегодняшние потери?

— Двадцать ранено, тридцать пять убито. Совсем неплохо с учетом того, сколько трупов валяется по ту сторону стены.

— Для рабовладельцев люди — мусор. Интересно, откуда в рабах такая преданность?

— Преданность и страх зачастую суть одно и то же, особенно во время войны, — сказав это, Антеш замялся. — Могу я осведомиться о здоровье владыки фьефа?

— Он умирает, — честно ответила Рива. — Хорошо, если по милости Отца ему удастся протянуть еще месяц.

— Ясно. В самом конце он… оказался лучше многих. Прошу прощения, госпожа.

— Конец еще не наступил. — Рива сняла свой ильмовый лук. — И кстати, вы обещали мне рассказать историю моего оружия.

— Аррен был искуснейшим мастером-лучником, который когда-либо рождался в Кумбраэле, а возможно — и во всем мире, — начал Антеш.

Они прохаживались по восточному участку стены. Риве то и дело приходилось вежливо кивать в ответ на благоговейные приветствия или делать вид, что не замечает восторженных взглядов и почтительных шепотков.

— Его дар был велик, а луки — столь совершенны, что многие утверждали, что на них — печать самой Тьмы. Я же думаю, что Аррен был просто умелым мастером, который достиг совершенства в этом древнем мастерстве. С раннего детства он начал делать луки, которые были не только мощными, но и красивыми. — Антеш поднял свой лук, показал отполированное от долгого использования древко. — Длинный лук и сам по себе мощное оружие — и, что особенно замечательно, простое, — однако Аррен привнес в их форму изящество, стремясь украсить древко так, чтобы не повредить силе. Разумеется, его луки стоили очень дорого. Хотя, когда владыка Кумбраэля заказал у Аррена лук, тот оказался достаточно разумен, чтобы не требовать платы. — Антеш поднял глаза на лук Ривы.

— То есть он изготовил этот лук для моего прадеда?

— Да, но не один, а целых пять. Причем каждый был украшен наособицу, следуя пристрастиям лорда в литературе, музыке и всем таком прочем. Ваш, похоже, охотничий. Владыка распорядился, чтобы эти луки стали фамильным достоянием семьи Мустор, передаваемым от отца к сыну. Увы, в течение нескольких лет после того, как Янус решил присоединить наш фьеф к своему Королевству, они были утеряны. Сам Аррен погиб во время нападения на его деревню, хотя ходят слухи, что Янус распорядился взять мастера живьем — а те, кто не сумел выполнить этот приказ, были впоследствии казнены. Но что можно знать наверняка? — Антеш замолчал и привалился спиной к стене, глядя на Риву с тем же тревожным выражением, с каким раньше объявил ей имя мастера. — И вот, госпожа, вы здесь: потерянная дочь Дома Мусторов, успешно постигающая искусство войны, так же как мастер Аррен когда-то постиг искусство создания луков. И в руках у вас по какой-то удивительной случайности величайшее сокровище вашего рода. Военная жизнь, которая так часто зависит от удачи, не раз заставляла меня усомниться во всеведении Отца. Однако ваш случай, госпожа, привел меня в замешательство.

Встав рядом, Рива посмотрела на дальний берег реки. К воларскому лагерю приближался караван: громоздкие повозки, запряженные волами, охраняли всадники в черном. Через некоторое время караван остановился, один из конников спешился и подошел к последней повозке. На мгновенье он исчез из виду, а затем показался вновь, таща за собой молодого мужчину со связанными руками. Похоже, тот о чем-то умолял всадника, который принудил его опуститься на колени. Сталь блеснула в руке человека в черном, и тело парня повалилось ничком, из обрубка шеи выплеснулась красная струя. Наклонившись, убийца снял с трупа кандалы, вновь забрался на лошадь, и караван продолжил свой путь, оставив мертвеца лежать на берегу реки.

— Я тоже недавно усомнилась во всеведении Отца, — призналась Рива. — Мне пришлось столкнуться с мерзостью, жестокостью и ложью… Но видела я и красоту, доброту и дружбу. Если этот город падет, ни я, ни кто-либо другой из нас никогда больше не увидит ничего хорошего. И мне почему-то кажется, что Отец сейчас смотрит на нас. Не могу объяснить, просто так чувствую.

Рива, не отрываясь, следила за караваном, пока тот не приблизился к лагерю. Оказалось, что расположение воларцев не полностью окружено постами.

— Они не выставили караул на восточном берегу, — сказала она Антешу. — У нас же найдутся лодки, правда?

Антеш наотрез запретил Риве самой отправляться на вылазку: угрожал отказаться от титула лорда и уйти на стену простым лучником. Он снарядил тридцать отборных молодцов и дюжину лодок. Вскоре после полуночи они отчалили от северного берега. Этой ночью воларцы не беспокоили защитников города, так что все было тихо. Лодки вернулись, подойдя на веслах к восточной стене: они были переполнены освобожденными пленниками, в то время как позади них горел лагерь воларцев. Ночной прилив был на стороне лазутчиков, однако враги обрушили вслед им целый шквал стрел. Тем не менее большинству удалось доплыть целыми и невредимыми, лишь последняя лодка затонула под железным дождем. Освободили больше сорока человек, из них около половины — королевские гвардейцы, остальные — кумбраэльцы, в основном совсем молодые. По бледным заплаканным лицам девушек было видно, что обращались с ними жестоко.

Риве преподнесли своего рода «подарок» — кряжистого, затянутого в черную кожу мужика, чьи мускулистые ручищи явно больше привыкли держать кнут, нежели носить кандалы.

Когда его вытащили на берег, он так и шарахнулся, увидев Риву. Вытаращил глаза и прошептал дрожащими губами:

— Эльвера!

— Что прикажете с ним сделать, госпожа? — спросил ее тот, кто руководил вылазкой: ветеран с жесткими глазами, знавший Антеша еще по войне в пустыне.

— Отведите в надвратную башню, — сказала Рива. — Подождите до утра, а когда воларцы проснутся, перережьте ему горло.

Занимался еще один нескончаемый день, город все стоял. И чем больше было дыма, копоти и ковыляющих назад раненых, тем больше ярился генерал. Стыдно сказать, но должен признаться вам, друзья мои, что я и сам уже возненавидел этих упрямых кумбраэльцев не меньше, чем мой хозяин. Ибо если бы они подчинились неизбежному и сдались, не пришлось бы мне торчать на этом проклятом корабле, страдая от изощренных жестокостей генерала.