Энтони Райан - Владыка башни

— Тебе стало любопытно, не так ли? — спросила она Френтиса, в то время как он тащил пони сквозь толпу. — Я имею в виду статую.

Он обернулся, но промолчал. Он был уверен, что ничем не выдал своего интереса, но у нее имелась странная способность угадывать невысказанные желания.

— Ну что ж, история эта длинная, однако я не прочь рассказать ее. Правда, придется подождать, пока мы не выедем на дорогу.

На то чтобы добраться до ворот, они потратили едва ли не вечность: улицы Миртеска были запружены толпами рабов и свободных граждан. Казалось, каждый стремился доставить окружающим как можно больше неудобств.

— С дороги, голодранец! — заорал на Френтиса одетый в серое толстяк и попытался отпихнуть его в сторону, стукнув пони по носу. Ментальные путы на мгновение ослабли, и Френтис двинул толстяка коленом в пах, оставив его корчиться на мостовой.

— Не терплю невеж, — услышал он голос своей попутчицы.

На одной из улиц внимание Френтиса привлекла странная сцена. Перед благополучным на вид домом стоял, понурив голову, человек лет сорока в потертой одежде раба. На шее у него висела табличка с каким-то словом. За его спиной группа рабов под присмотром надзирателя выносила из дома мебель, картины и прочий скарб, а в небольшом дворике сидела женщина с двумя детьми и наблюдала за происходящим. Френтиса поразила незамутненная ненависть, с которой женщина и старший мальчик лет пятнадцати смотрели на раба с табличкой на шее. Когда они проезжали мимо, надсмотрщик как раз протягивал женщине свиток, а один из рабов запирал дверь тяжелым замком на цепи. Прежде чем эти люди остались позади, Френтис расслышал слово «расторжение».

— Наделал долгов, а расплатиться не смог, — пояснила сидящая в повозке женщина. — Такие не заслуживают ни семьи, ни дома, ни свободы.

За выход из города им пришлось заплатить привратнику три диска — и еще один за проезд по дороге. Френтис подумал, что воларцы, как видно, большие любители всяких поборов, однако вынужден был признать, что дорога того стоила: гладкая, вымощенная плотно уложенными плитами песчаника, достаточно широкая для того, чтобы на ней могли без труда разминуться две тяжелые повозки. Прямая, как стрела, она уходила далеко вперед в туманную даль. Во всем Королевстве не было ни одной подобной дороги. Френтис с изумлением представил, с какой скоростью по ней могли бы передвигаться войска.

— Впечатляет, не так ли? — заметила женщина, вновь с поразительной точностью угадав его мысли. — Она построена около трехсот лет назад тем самым человеком, статую которого ты видел.

Френтис подавил желание посмотреть на нее, хотя ему, конечно же, хотелось узнать обо всем этом больше.

— Его имя Саварек Авантир, — сказала она, когда по обочинам дороги потянулись аккуратные апельсиновые сады. — Советник, генерал, покоритель южных провинций и, вероятно, величайший военный ум империи, а может быть, и всего мира. Однако, дорогой муженек, даже ему случалось познать горечь поражения. Его разгромили альпиранцы, как и вашего безумца-короля. Более десяти лет он пытался завоевать последнюю часть континента, не принадлежащую империи. За это время альпиранцы пролили море крови, сопротивляясь нам. Они терпели разгром за разгромом, теряли армию за армией, раздавленные гением Авантира, но собирали все новые и новые войска. Их сила — в числе, а вовсе не в жалких выдуманных божках. Это был болезненный урок, один из тех, которые в итоге и привели Авантира к безумию и к смерти от ножа его убийцы. Он потребовал в Совете увеличить число призывников, чем натолкнул советников на мысль, что его военный гений превратился в обузу. Такое часто случается с великими людьми: они не замечают ненависти тех, кто живет в их тени.

Она замолчала и до самого вечера не проронила больше ни слова. Проехав около тридцати миль к югу, они устроили привал. Причем она с удовольствием принялась играть роль ворчливой женушки. Ругала его на весь лагерь, требовала принести побольше дров для очага, где она стряпала еду, понося «никчемного муженька» на чем свет стоит. В результате он получил немало насмешливых и сочувственных взглядов от других постояльцев лагеря. Свободных граждан, разумеется. Рабы ходили с опущенными глазами и безучастными лицами.

— На, жри, неблагодарный пес, — сказала она, сунув ему в руки миску тушеной козлятины.

После первой же ложки он убедился, что с мечом она управляется куда лучше, чем с поварешкой. Но заставил себя все съесть: за годы орденской службы его желудок научился справляться с самой неаппетитной дрянью. Женщина продолжала разыгрывать спектакль до тех пор, пока на землю не спустились сумерки и обитатели лагеря не разбрелись по своим палаткам.

— Тебе интересно, какое отношение я имею к Авантиру, да? — спросила она.

Френтис, сидящий по другую сторону костра, по обыкновению промолчал. Женщина слабо улыбнулась.

— Прославленный предок? Мой прапрапрадедушка? — Ее улыбка потухла. — Нет. Он был моим отцом, любезный муженек. Я — последняя из рода Авантир, хотя мне больше не нужно это имя, как, впрочем, и всякое другое.

«Врет, — подумал Френтис, — подшучивает надо мной». То, что ей нравилось забавляться с ним, она доказала в первую же ночь в ее доме, заставив его принимать ванну с ней вместе. Она прижималась к Френтису, ее руки шарили под водой, трогали, гладили, губы шептали в самое ухо: «Я могу тебя заставить…» Он закрыл глаза, отгоняя мысли о том, как тело позорно предало его.

— Я не вру, не сомневайся, — сказала она. — Разумеется, нет смысла ждать, что ты, с твоими предрассудками, мне поверишь. Но рано или поздно это случится. — Твердо глядя ему в глаза, она подалась вперед. — Еще до конца нашей дороги ты успеешь повидать столько, что на этом фоне моя история покажется тебе весьма банальной. — Она снова улыбнулась, поднялась на ноги и направилась к небольшой палатке, которую Френтис установил рядом с их повозкой. — Пришло время для исполнения супружеских обязанностей, дорогой, — сказала она, скрываясь за пологом.

Он сидел у костра, пока агония ментального принуждения не стала невыносимой. Только затем встал и последовал за ней.

Их путешествие продолжалось уже десять дней. Апельсиновые и лимонные сады постепенно уступали место густым лесам с незнакомыми Френтису деревьями. Они становились все выше и гуще по мере их продвижения на юг. Солнце припекало все сильнее, дорога раскалилась, и каждый новый день превращался в настоящее испытание, когда ему приходилось тащиться перед повозкой, обливаясь потом от жары. Лес Френтису не нравился — там воняло гнилью, водились тучи отвратительных жуков, а шум и гвалт птиц и животных напоминали вопли сумасшедших.