Энтони Райан - Владыка башни

В этот раз Рива наказала себя упражнениями с мечом, проходя комбинацию за комбинацией, все быстрее и быстрее, пока не начало мутиться в глазах. Она едва не рухнула наземь от изнеможения. Уже в сумерках нарвала папоротника и устроилась спать, на этот раз даже не попытавшись вытащить нож и обрезать волосы, хотя теперь их действительно следовало бы подстричь, чтобы не лезли в глаза.

Ее разбудили крики. Она выхватила меч и перекатилась на четвереньки, судорожно шаря взглядом по черному лесу. «Вроде никого… Нет, погоди!» Она почувствовала запах дыма прежде, чем увидела желтый отблеск большого костра между деревьями. Крик повторился — пронзительный, истошный… Кричала женщина.

«Разбойники, — подумала Рива, поднимаясь на ноги. — Не моя забота». Еще крики, бессвязное, умоляющее бормотание, внезапно захлебнувшееся тишиной.

Рива вспомнила разбойников, убитых ею в Рэнсмилле: некрофила Келлу и других. Они ни разу с тех пор не беспокоили ее во сне.

Вложила меч в ножны, чтобы ее не выдал блеск металла, закинула колчан на плечо, подхватила лук и осторожно двинулась вперед, как учил Аль-Сорна, когда они вместе охотились: ступня едва-едва отрывается от земли, шаги короткие, а тело наклонено как можно ниже. Мерцающий столб огня вырос, пламя взвивалось высоко над кострищем, разложенным в центре поляны, вокруг двигались темные силуэты, а над всем этим разносился полный свирепости голос.

В тридцати шагах Рива опустилась на землю и поползла, сжимая в левой руке лук: тетива елозила по ее плечу. Через несколько мгновений она увидела картину, заставившую ее застыть. Грузный человек стоял спиной к огню, всматриваясь в темноту. За его спиной виднелся меч, а в руках он сжимал заряженный арбалет. Часовой. Никакие разбойники не бывают так добротно вооружены.

Медленно и осторожно Рива подкралась поближе, тщательно ощупывая землю перед собой и убирая с пути веточки или сухие листья, которые могли бы ее выдать. Часовой пока ничего не замечал. Она видела, что мужчина одет в черный плащ. «Четвертый орден».

Голос теперь слышался яснее, показался и сам кричавший: худой человек с землистым цветом лица, также одетый в черное. Бурно жестикулируя, он обращался к кому-то, находящемуся справа от него:

— …как отрицатели вы жили и как отрицатели умрете! Ваши души канут в небытие, не найдя утешения среди Ушедших. Ложь, которая принесла вам несчастье в жизни, повергнет вас в вечное одиночество и в том мире…

Рива подождала, пока часовой не отведет глаза, и вытянулась так далеко, как только смогла, стараясь рассмотреть, кому адресована проповедь. Там было четыре человека, связанных и с кляпами во рту: мужчина, женщина, девочка лет десяти и плотный паренек лет на пять или шесть постарше. Позади них стояли еще два стражника в плащах и с мечами наголо. Подросток вел себя беспокойно, постоянно дергался в своих путах: ему вставили палку между спиной и локтями и связали веревкой так сильно, что она глубоко врезалась в кожу рук. В рот ему засунули шестидюймовый кусок дерева и примотали его бечевкой. Слюна стекала у него по подбородку, а горевшие яростью глаза смотрели не на разглагольствующего мужчину, а на костер позади него.

Присмотревшись, Рива разглядела в языках пламени нечто, напоминающее человека. Нечто, источавшее вонь горелого мяса.

— Ты! — Желтолицый ткнул обвиняющим пальцем в коленопреклоненного мужчину, в отличие от мальчика тот сидел спокойно, в немой покорности опустив голову. — Ты завлек своих детей в сети лжи, осквернил их отрицательством, поэтому станешь свидетелем той судьбы, на которую их обрек.

Один из братьев схватил мужчину за волосы и приподнял его голову. На лице пленника не было ни гнева, ни страха: он плакал, но не испугался, когда оратор навис над ним.

— Узри же, отрицатель, — прошипел тот с перекошенным, красным от пламени лицом и подтянул к себе за ногу девочку. — Узри, что ты натворил.

Девочка завизжала и попыталась вывернуться из хватки, но мужчина легко поднял ее и понес к огню. Послышался заглушенный кляпом крик парнишки, он даже вскочил на ноги, но тут же был повален на землю одним из братьев, который ударил его между лопаток рукояткой меча.

Рива в мгновенье ока оценила диспозицию: фанатик-пустослов, двое рядом с пленниками и часовой. Все четверо, насколько она могла судить, хорошо вооружены. Это тебе не пьяные разбойники. Безнадежно. К тому же это вообще не ее дело. Выбор был совершенно очевиден.

Она выскользнула из темноты. Часовой умер первым, сраженный ее ножом. Схватился за рану на горле и упал ничком в траву, не успев даже застонать. Рива спокойно убрала нож в ножны, наложила стрелу и выстрелила в спину «оратора», который уже успел поднять брыкающегося ребенка над головой. Он рухнул как сноп, выпустив из рук девочку, и та тут же поползла прочь, быстро перебирая ножками.

Рива успела наложить на тетиву еще одну стрелу, когда охранники наконец стряхнули оцепенение и повернулись к девушке с мечами наголо. Она выбрала ближайшего к ней, того, который принуждал мужчину смотреть на смерть девочки. Тот попытался уклониться, шарахнувшись влево, но оказался недостаточно быстр. Стрела вонзилась ему в плечо, и он рухнул. Рива выхватила меч и кинулась на последнего, мимоходом прикончив раненого косым ударом в шею.

Его товарищ выступил из-за спин пленников, поднимая арбалет. Мальчик с глухим ревом кинулся на него, ударив плечом под ребра. Послышался отчетливый хруст, и брат повалился в костер. Взвизгнул, забился, охваченный пламенем, и покатился по земле, пронзительно вопя от боли.

Чей-то вскрик заставил ее посмотреть влево. Оттуда приближались еще трое братьев с заряженными арбалетами. Рива скользнула взглядом по лицу паренька, скорчившегося на коленях. Тот умоляюще смотрел на нее, мыча что-то сквозь кляп.

Она повернулась и опрометью кинулась к лесу: арбалетная стрела скользнула по ее развевающимся волосам прежде, чем она скрылась в темноте.

Пробежав шагов двадцать, она повернулась и припала к земле. Глубоко вздохнула, выдохнула, затем заставила себя замереть и ждать. Троица в плащах, разозленная и обескураженная, принялась пинать подростка, вымещая на нем свой гнев, и лишь после этого они стали закидывать землей своего горящего товарища, обсуждая, что же им делать дальше. Они стояли рядком, хорошо различимые на фоне горящего костра.

«В общем, все не так уж безнадежно», — подумала Рива, поднимая лук и прицеливаясь.

Парнишку звали Аркен, его сестренку — Руала, мать — Элисс, а отца — Модаль. Сожженное тело принадлежало матери Модаля по имени Йельна, Руала и Аркен звали ее просто бабулей. Спрашивать имя у единственного выжившего — фанатика — Рива не собиралась, продолжая называть его «Пустословом».