Наталья Авербух - Дочь воздуха

Он горестно хлюпнул носом.

— Эй, не плачь! — перепугался волшебник. — Ты чего?

— Они все умерли! — провыл сквозь слёзы мальчишка. Рейнеке растерялся.

— Ну да, — промямлил он. — Сейчас все умерли, но ведь не сразу же, как ты пропал. Они жили, может даже счастливо…

Он осёкся. Мальчишка явно был керлом, а керлам обычно живётся несладко. С другой стороны, живут же они как-то… Празднуют приход весны, рассвет весны, середину лета, сбор урожая… как-то живут. За время своих странствий он видел и бедность и даже нищету, видел и радость. Конечно, любой тэн мог приказать сделать с керлами что угодно, да и ордена тоже были хороши. Чёрный орден просто не считает за людей никого, не владеющего магией. «Чёрному ордену всё позволено», маги не держат ответ перед обычными людьми. Белые, которые так кичатся своей чистотой, могут запросто отнять и сжечь у бедняка хижину со всем добром. Серые… серые были спокойней всех… их просто не интересовало живое. Но и они хотели есть и пить, а, значит, заставляли керлов работать на себя и отдавать ткань и зерно. Словом, чтобы керлу жить счастливо, ему надо было обладать очень уж беспечным нравом.

— Но сейчас их со мной нет! — прорыдал мальчишка.

— Сверни ему шею, — посоветовал Нивард, всё ещё уткнувшийся в своего голема. Мальчик кое-как вытер слёзы и уставился на чёрного волшебника.

— А я думал, ты добрый, — с обидой произнёс он.

— Я?! — поперхнулся Нивард. — Я добрый?! Рейнеке, ты слышал?!

— Отстань от него, — посоветовал Рейнеке. — Чего ты хочешь от ребёнка?

— Чтобы он заткнулся и не мешал мне работать! — немедленно ответил Нивард. — Вот что, Робин, ты предложил хорошую мысль и помог мне сделать открытие. Поэтому я не убью тебя за то, что ты помешал мне спать. Но сейчас заткнись и не смей тут реветь, понял?! И выкинь из головы, что я добрый. Добрый! Хорошо, тебя не слышит канцлер Ортвин.

— Но я… — запротестовал было ребёнок.

— Всё, заткнись и не мешай мне! — потребовал чёрный маг. — Ты хотел увидеть Рейнеке — вот он, подавись им, а от меня отстань. Добрый! Надо же было придумать!..

Рейнеке поманил мальчишку за собой и увёл подальше от погружённого в работу приятеля.

— Начни сначала, — предложил чёрный маг. — Кто ты такой?

— Я Робин, — немного обижено напомнил мальчишка, снова усаживаясь на землю. — Однажды в ночь на праздник рассвета весны я услышал пение. Оно было такое красивое! Я пошёл и увидел… увидел… они светились! И музыка… пели такими красивыми голосами… я пробрался туда, и тоже плясал с ними, а потом наступило утро и кто-то сказал «Ах, бедный малыш!», а кто-то сказал «Пусть останется с нами!», и я прожил у них много-много дней, и соскучился по маме с папой, и по братикам… я искал дорогу, но они только смеялись и говорили «С нами лучше, оставайся!». А потом я услышал твою музыку и пошёл за тобой. Но моей деревни больше нету.

Он шмыгнул носом, но больше плакать не стал. Вместо этого он с восторгом уставился на волшебника.

— А у тебя правда есть волшебная дудка? — спросил Робин. — Я видел, как ты колдовал! Вот бы мне так!

— Это не колдовство, — наставительно ответил Рейнеке, — а апробация уникального артефакта.

— Апро… апро… акация… — запинаясь, попытался повторить мальчишка. — Покажи, а! Как ты это делаешь?

Рейнеке сунул руку за пазуху, но в то же время подул сильный ветер. Он сбил грязно-серую шапку с головы мальчишки, растрепал его волосы и на какое-то время на паренька невозможно было прямо взглянуть. На глаза мага набежала слеза, он смогнул… показалось… показалось ли… что голова у Робина будто бы больше, чем у детей такого роста, хоть и ненамного, а волосы ярко-рыжие, и какой-то странной жадностью горят бледно-зелёные огромные глазищи. Мальчик заискивающе улыбнулся. Зубы у него были мелкие, редкие и очень острые. Рейнеке сморгнул. Наваждение пропало. Обычный человеческий мальчишка, тощий, грязный… глаза большие, правда, но это понятно, если он месяц голодал… вот ведь исхудал как…

— Потом покажу, — покачал головой маг. Ветер предупреждал его. О чём? Что за народ мог иметь такую уродливую внешность? Или помстилось?

Лика упоминала только эльфов, сильфов, русалок и саламандр. Она не говорила ни о каких уродливых созданиях. В глазах Лики все, кроме людей, были прекрасны. А это…

— Ты — уродливое отродье, — вспомнил он. — Я видел эльфов. Они прекрасны.

— Ты видел Юных Доброго Народа. Я — древнее. Но, если хочешь…

И она превратилась в статную красавицу.

— Я из Старых Доброго Народа.

— Столько юношей лучше тебя! Прекрасных и добрых! Каждый год! Мечтали! Просили!

О чём они мечтали? О такой вот флейте ветров?

Ветер подул снова, на этот раз не стегнув прохладным потоком воздуха по глазам, а со свистом задувая в уши так, что мерещились какие-то звуки. И Рейнеке вдруг понял, что узнал голос мальчишки. Это он кричал «Бабушка!», когда маг разговаривал со старой уродливой Бадб.

— Покажи… — отвлёк его от размышлений мальчишка.

— Покажу, — пообещал волшебник, стараясь отвлечься от злого и голодного выражения глаз ребёнка. Как он сразу их не заметил? — Но сейчас мне нужно кое-что сделать. Мне нужны маленькие дощечки… щепки, может быть… можешь найти? А я пока займусь едой. Нивард, как колдовать примется, обо всём забывает.

Он подмигнул.

Мальчишка захихикал. Маг вздрогнул. Он слышал этот смех. Он сопровождал его последние… сколько лет? А потом всегда что-то происходило. Протекала крыша, проламывался пол, лучший друг предавал его в бою (их тогда хотели побить керлы за то, что они натворили на полях… ну, и за пару-тройку соблазнённых керли тоже обиделись).

Покуда твои проклятья с тебя будут сняты, если не натворишь бед.

Но можно ли верить эльфам?

Они поделили по-братски печёную картошку, честно оставив Ниварду его долю. Робин послушно натаскал дощечек, щепок и даже веток. Рейнеке отогнал его подальше и принялся колдовать. Он рассуждал просто.

Эльфом надо быть, чтобы колдовать как они. Быть светом, смехом, счастьем, горем, плачем и темнотой, быть самой жизнью. Забыть о прошлом и не думать о будущем, никогда ничего не жалеть и не желать. Разве этому можно выучиться?

Эльфы — сама жизнь. Знаки жизни рисуют белые маги, но знакомы они, конечно, всем орденам. Рейнеке заботливо чертил знаки жизни, стараясь наносить парные узоры на щепки разных размеров. Маленькие он откладывал в сторону, большие он складывал у своих ног.

Что может быть противоположно жизни? Только смерть. Знаки смерти рисуют серые, но Рейнеке знал и их. Он перевернул все маленькие щепки и дощечки и на обратной стороне нарисовал знаки смерти. Получилось так хорошо, что самому было противно касаться. Потом подобрал большие и начертал знаки родства и притяжения. Перенёс их на маленькие. Разбросал большие — рядом с собой и даже подальше. Робин поглядывал на него, лукаво усмехаясь. Но Рейнеке, будто не замечая мальчишку, достал чашку и начертал на ободе знаки смерти. Придётся выкидывать, получилась потрясающая пакость. Но что тут поделаешь? Он вымочил в порченной воде соломинки, а после принялся связывать ими щепки. Вслух он не произносил ничего: не хотел выдавать своих намерений. Но всю свою волю напряг, чтобы соединить воедино большие и маленькие дощечки. Из маленьких получилась клетка. Грубоватая, но все знаки жизни были внутри, а смерти — снаружи. На последней щепке Рейнеке надписал имя эльфёнка. Это был самый рискованный шаг: тот мог его обмануть. Но…