Velena Revers - Охота за тенью

— Лучше, чтобы никогда не пришлось пережить такое. Но никто не знает будущего. Ты должна быть готова ко всему. Даже к тому, что придется убить кого-то, на кого не мыслишь даже замахнуться. Потому что смерть для него будет лучшим выходом. Забудь о сомнениях. Забудь о лишней жалости.

Я вытираю лезвие меча пыльным покрывалом, брошенным когда-то на пол. Тогда я не знала о существовании Браша, иначе сразу упомянула бы его. А сейчас не сразу решаюсь спросить.

— Но ведь даже с нечистью, если она разумна, можно договориться? Я не говорю об упырях. — Я махнула в сторону застывшего тела. — Но нечисть бывает разной. Понимаю, что исключения редкие, и знаю, что некоторые охотники потом жалели о помиловании. Но… Нам недавно говорили о трактире Дедушки Ива. Это правда? Такое место существует? Там за стойкой сидит старый лич, и строго следит за порядком. И под его крышей никто не может убить другого, даже охотник. И нечисть может развлекаться там, как обычные люди в обычном кабаке.

— Тех, кто сорвется, хозяин убирает сам, потому что ценит репутацию. И кто попало туда не ходит. Это все нечисть, которая раньше была кем-то из людей, и помнит это. Но никто из них не был охотником.

Он наклоняется ниже и проникновенно, строго чеканит:

— Любая смерть лучше участи охотника, обращенного в нечисть. Запомни это. Если встретишь такого, убей не задумываясь. Хельдин… — Он сделал паузу, и я поднимаю глаза.

— Хельдин, я хочу быть в тебе уверен. Я хочу точно знать, что в случае чего, ты придешь и мне на помощь.

— То есть… убью. — Не веря своим ушам, переспрашиваю я.

— Да. Ты должна будешь меня убить. Поклянись, что так и сделаешь. Ну? — Надавил он.

— Клянусь. — Тихо роняю я.

Он удовлетворенно кивает и скрывается за камнями.

— Урок окончен. Уберись здесь, и иди ужинать. Только не копошись. Ждать не буду.

Я знаю, что если задержусь то ужин, приготовленный в приютившем нас доме, могу уже не увидеть. Голодный охотник ест быстро и много, а если ученица опоздала и ей осталась пара надкушенных помидор, это ее проблемы. Но с места не двигаюсь. Наоборот, приваливаюсь спиной к стене.

Какая к лешему, еда?

То, что он сказал, меня раздавило. У меня отец был в далеком детстве, а потом пропал… И только я знала, что он погиб, знала где это произошло, когда и как, потому что видела во сне. Только никому не сказала. Какая ирония, я боялась, что меня примут за ведьму. Как будто такое шило можно утаить в мешке…

Выросла я без отца. Иногда мне его не хватало.

Я только на втором году обучения поняла, что вижу отца в лице Маркуса. Хотя сначала ненавидела его за непрестанные, по моему мнению, издевательства. Наставник и вел себя соответствующе: терпел мою лень и характер, перебарывал упрямство, воспитывая стойкость и твердость духа. И не слушая нытья и жалоб, делал из меня лучшую версию меня самой, обучая всему, что знал сам. И если отбросить жесткость обучения, которая была необходимой мерой, этот человек искренне заботился обо мне.

Именно ему я жаловалась на трудности, его доставала с расспросами о том, чего не понимала. И его одобрения ждала, когда добивалась успеха. Именно наставника я хотела впечатлить, когда на обучении самонадеянно открыла клетку, желая доказать, что могу обходиться не только магией, но и обороняться оружием, как он сам. Огребла потом, конечно, знатно, но запомнила вовсе не это. Выпущенных зубарей Маркус едва уложил, догнав последнего уже в коридоре, а всю вину взял на себя. Так и говорил другим: не проверил, достаточно ли плотно задвинул засов.

Мне всегда было на кого положиться. Всегда есть тот, кто прикроет спину и кому не страшно открыть душу. Даже после смерти Дариса я не чувствовала себя одинокой.

А сейчас пожалуйста, заявление. Взять и убить, его? Своими руками? Нет. Я никогда не смогу.

Я складываю пальцы рук в неполный замочек, оставляя указательные пальцы сложенными в треугольник. Детские суеверия, старые приметы. Так я когда-то отгоняла беду.

Прикрываю глаза и скороговоркой повторяю трижды:

— Пусть этого никогда не случится, пусть моя клятва не свершится. Пусть этого никогда не случится…

Темнота. Тишина…

Если б я ощущала тело, свернулась бы клубочком, закрыла уши руками. Но это слабость и нужно от нее избавляться.

Дальше. Я должна вспомнить, что было дальше…

…Вызов настигает меня на дороге. Я как раз наслаждаюсь редкими минутами покоя, расслабленно откинувшись в седле, и лениво смакую орешки, умиротворенно щурясь на тающий снег. С веток срываются капли, искрясь под солнцем как стеклянные бусины. Кое-где робко поднимаются первые подснежники на тонких ножках. Наконец-то оттепель. Можно стянуть шапку и греться под солнцем, воображая, что совсем скоро лето.

На запястье под курткой что-то стало быстро пульсировать. То разогреется, то леденеет. Закатываю рукав и с недоумением смотрю на браслет из кожаных ремешков с набранными на него бусинами-амулетами. Работает одна, темно-красная.

Это неприятная неожиданность.

Вызов — это значит, кто-то из охотников окропил кровью свой красный амулет, и зов о помощи разлетелся во все стороны, найдя ближайшего соратника. Меня.

Такой зов используется очень редко. В отличие от зеленого, который означает сбор для совместного дела, красный задействуется в крайнем случае. Тот, кто позвал меня, не просто нуждается в подмоге. Он уже попал в беду. Может, сейчас мертв.

Я минуту раздумываю, позвать ли мне тоже, если один охотник не справился. Но передумала. Если рядом есть еще кто, он и так услышал зов. А если на сотни верст больше ни одного охотника, то ждать помощи придется долго. У зовущего может не быть столько времени.

Снимаю бусину, зажимаю в ладони и прикрываю глаза. Представляю сплошную темноту, в которой нахожусь. Где-то в ней есть огонек, к которому тянется моя бусина. В какой же ты стороне?

Для этого не нужно магических способностей — амулет все делает сам. Перед глазами на северо-западе загорается тот самый огонек. Там находится амулет соратника. Надеюсь, сам он тоже в той стороне…

Я надеюсь успеть и гоню без передышки, изредка слезаю и бегу рядом, давая ему хоть какой-то отдых. Я не собираюсь задерживаться больше, чем на пару часов сна, и как можно реже.

Но по пути приходится миновать деревню, где меня замечают и сбегаются к центральной улице, умоляя очистить кладбище от трупоедов-зубарей. Тех за зиму развелось гораздо больше, чем когда-либо раньше.

Я растерянно оглядываюсь в седле, среди волнующегося людского моря. Со всех сторон только и слышится наперебой рассказ о местных бедах.

…Когда земля оттаяла, все свежие могилы разрыли, сожрали тела и растаскали кости по округе. А по ночам падальщики рыскают по крайним улицам и уже утащили пару собак. Взрослые прячут детей, по ночам боятся выходить даже в сени…