Пядар О'Лери - Шенна

– Ох! Видывал ли христианин когда-нибудь подобное дело? – вымолвил Шенна и вынул кошель. Сунул руку в карман штанов… А в нем двести фунтов, целые и невредимые! – Да, – сказал Шенна, – в жизни еще не видывал столько чудес, сколько вчера со мною случилось. Не мог ведь кошель появиться у меня без моего ведома. Искал же я! Да никогда прежде еще я так не искал! Вот разве что углы карманов собственными пальцами не продрал насквозь! Искал ли я? Да я сам обшарил все карманы как следует. Пустые? Были пустые – как, впрочем, и всегда. Не могли же они быть еще пустее? А раз так, то где же были деньги, пока я их искал? Куда они делись? И где оставались все время, пока их не было? И кто вернул их? И в чем же смысл всего этого дела? Вот он, вопрос. Вот она, загвоздка. Что мне пользы от тугого тяжелого кошеля в кармане, да еще двух сотен фунтов деньгами, если иду я на ярмарку и всякий никчемный прощелыга-наперсточник срамит меня перед соседями, обзывает «тщедушным башмачником», бранит за «рыжие заплатки», «толстые шила» и «вонючие башмачки», да еще объявляет на всю ярмарку, что у меня в кармане ни гроша? Хоть всякий и живет с договоров, таких детских сделок обычно не заключают. А если ради такой сделки на меня наложили клятву «как есть, всем наивысшим», это совсем не здорово. «Он останется таким же тугим в последний день, каков нынче». Вот, ей-ей, не диво, если так и окажется.

Так Шенна продолжал разговаривать сам с собой еще очень долго. Наконец вскочил на ноги.

– Пойду сейчас же, немедля, – сказал он, – расплачусь с Диармадом и возьму у него еще кожи.

Прямо так он и пошел – и не останавливался, покуда не достиг дома Диармада.

Диармад стоял, подпираючи дверной косяк, в точности как и вчера. Именно так он и проводил обычно бо́льшую часть времени – стоя в дверях, подпирая плечами косяк да поглядывая то и дело на дорогу то туда, то сюда, то в одну сторону, то в другую.

– Эгей, Шенна, – воскликнул Диармад. – Что с тобой случилось?

– В самом деле, ничего не случилось, – ответил Шенна. – Я просто пришел к тебе с деньгами. Вот они, возьми.

И протянул ему фунт.

– Быстро же ты обернулся, – удивился Диармад и озорно посмотрел на Шенну так, будто сомневался, что тот заработал деньги своим ремеслом.

Шенна понял его взгляд и ответил:

– Эти деньги обещали мне еще до ярмарки, а получил их я только сегодня.

– Вот как, – сказал Диармад. – А к чему было так торопиться? Разве это дело не подождало бы неделю или две? Ты так измотан, будто три ночи не ложился в постель. А ходил ты куда-нибудь вчера вечером?

– Куда-нибудь вчера вечером? Куда бы это мне ходить вчера вечером? Конечно, не ходил. Просто воротился домой с ярмарки, сел себе на стул да заснул. И ни словом не совру, так и оставался там до сегодняшнего утра.

– Надо же, какие дела забавные! Послушай, а ведь когда ты уходил отсюда вчера вечером, совсем было не похоже, что ты выпил. Да и вечер был еще ранний. Где же ты останавливался?

– Ох, за-ради Господа Бога и благословения всех усопших душ, Диармад, оставь ты меня в покое! Нигде я не останавливался, а пошел прямиком домой. Не игры и не выпивка меня утомили, точно тебе говорю.

Шенна протянул Диармаду фунт и отправился домой, нигде более не задерживаясь, из страха, как бы ему не задали новых вопросов. Он было подумал взять кожи еще на три-четыре фунта, но испугался, что Диармад спросит, кто ссудил ему денег. По дороге домой разум и рассудок его спутались и он размышлял снова и снова, опять и опять, что же случилось с деньгами в день ярмарки.

– Да размышляй я над этим хоть год напролет, – сказал себе Шенна, – все равно не понять мне, что все это значит.

И по пути он беспрестанно ощупывал левой рукой жилет, где во внутреннем кармане лежал кошель, а правую руку по локоть засовывал в карман штанов, перебирая пальцами золотые монеты.

ШИЛА: А что ему пользы перебирать монеты, Пегь?

ПЕГЬ: Об этом я ни сном ни духом, Шила. Но в любом случае именно так он и делал, и притом не переставая, покуда не пришел домой.

Расположение духа у него сделалось бодрее, а муки и яблок ему хотелось больше, чем накануне. И Шенна их съел предостаточно. Так он ел и размышлял еще долго. Наконец перестал и хлопнул ладонью по колену.

– Клянусь Святым Писанием, – сказал Шенна. – Если бы Диармад увидел, как я купил того вороного коня, кто знает, когда бы закончились расспросы. Мне бы от него было не отвязаться. Уж слишком он настырный. Стоит только придумать тебе объяснение, и вроде решил, что ты уж от Диармада избавился, глядь – а он опять на тебя наседает, да еще крепче. Может, в конце концов, оно и к лучшему, что не купил я ни коня, ни коровы. Мне же все равно, раз у меня теперь есть деньги. Лошадь бы эта меня угробила, и тогда мне бы и тринадцати лет не перепало. А что до коровы, так теперь нет мне нужды искать жену, чтобы корову доила. Пожалуй, все, как вышло, оно и к лучшему. Что человеку не по нутру хлеще смерти, может обернуться его главной удачей, как говорится! Сошью-ка я эти башмаки, а потом пойду к Диармаду и возьму кожи на два фунта, а после на четыре, и так дальше. Ха-ха! Диармад, да-да-да! Дело покатится своим чередом, а ты об этом и знать не будешь. Ну не болван ли я, что сразу про это не подумал? Конечно, нет для меня ничего хуже молвы о том, каким путем я раздобыл деньги. Скажут еще, что я их у кого-нибудь украл. А вот когда они станут появляться постепенно, всяк решит – и в этом не будет ничего удивительного – что я их заработал своим ремеслом.

Скумекав это, он зачерпнул еще немного муки и съел, затем наметил еще одно яблочко и сжевал его. А после придвинул к себе кожу, и дратву, и воск, и тонкие шилья, и толстые шилья, и колодки и принялся за работу. А за работой была у него привычка бормотать и напевать, и вот какую песенку пел он чаще прочих: