Пядар О'Лери - Шенна

– Ума не приложу, Диармад, одно только ясно: никакими ничейными деньгами я не обзавелся. Уж, верно, если бы обзавелся, не пришел бы просить у тебя немного кожи взаймы, как ты мне уже давал когда-то.

– Да что там, я дам тебе еще, с радостью. Много ли тебе нужно?

– Будь у меня столько, чтоб хватило на башмаки двоим, то уже, значит, пришел я сюда не зря. Ну а как эти продам и будут у меня деньги, расплачусь с тобой и возьму еще.

– Можешь взять не откладывая. Возьми сразу на фунт.

ГОБНАТЬ: Глядите, чтоб эти деньги не превратились в кусочки шифера, точно как деньги Михала Реманя!

ПЕГЬ: Ты ведь не это говорила, Гобнать, а что Михал Ремань сам превратил кусочки шифера в деньги.

ГОБНАТЬ: Ну конечно, так он и сделал, но потом деньги снова превратились в кусочки шифера.

НОРА: Да вы только послушайте! Нешто наши уши не помнят, как ты сама нам говорила, что он отдал деньги женщине, а та, когда на них посмотрела, то подумала, что это и есть честные, законные деньги, и как раз потому вернула Михалу его шляпу.

ГОБНАТЬ: Ну конечно, так она и подумала. Всё так. И вернула. Только потом деньги снова превратились в кусочки шифера.

НОРА: Да как же они сами могут превратиться в кусочки шифера, если Михал их не расколдует?

КАТЬ: А откуда ты знаешь, что не расколдовал?

НОРА: Она сказала, что он пошел домой, как только получил шляпу.

ГОБНАТЬ: Ну да, а потом снова вернулся на Мельничную улицу. Неделю спустя. Он – и Яичный Тайг с ним, и зашли они в тот же дом, и Михал отозвал женщину в сторонку. «Я тебе должен два фунта и два тестона, – говорит он. – Вот тебе». – «Никаких двух фунтов и двух тестонов ты мне не должен», – отвечает та. «Должен, честно, – говорит, – вот, держи». – «Да говорю тебе, не должен, – хозяйка ему. – Ты разве не помнишь, – говорит, – что я взяла в залог твою шляпу, а потом ты где-то раздобыл деньги и мне их отдал?» – «А что ты с ними сделала?» – спрашивает Михал. «Да ничего я с ними не делала, – отвечает она. – Вон они у меня до сих пор в ящике лежат». – «Позволь, я на них взгляну», – просит Михал. «Да вон там они: шиллинг, два реала [7] Реал – здесь: старинное название монеты достоинством в полшиллинга. и два тестона. Пойдем со мной, – говорит, – сам на них еще раз посмотришь». Пошли они к ящику, открыла она его, и едва только заглянула внутрь, увидала кусочки шифера. Развернулась она к Михалу, да посмотрела на него, как на бешеную собаку. «Вот», – говорит Михал и протягивает ей деньги. «Оставь! – говорит она. – Да уходи из моего дома! В тебя вселился сын погибели. И в тебя тоже, Тайг! Убирайтесь прочь!» И вот вам честное слово, оба ушли в большой спешке.

ШИЛА: А не знаешь, что она сделала с теми пятью кусочками?

ГОБНАТЬ: Не знаю, Шила. Но, по-моему, очутились они за дверью так же скоро, как и Михал с Тайгом.

ШИЛА: Я бы со страху к ним и не притронулась.

КАТЬ: А я слышала, будто он превратил Яичного Тайга в козла.

ГОБНАТЬ: Такого Михал не делал, зато заставил метлу поколотить Тайга. Наложил на метлу заклятие, та и выставила Тайга из дому.

НОРА: Это как же, Гобнать?

ГОБНАТЬ: Вот как-то сидели они все – полно всяких, целое сборище – на западной стороне деревни, в доме у Яичного Тайга. Играли в карты, и пошла меж ними какая-то размолвка. Вот Михал и сказал Тайгу: «Если не закроешь свой рот, – говорит, – превращу тебя в козла». – «А вот и не сможешь», – отвечает Тайг. «А вот и смогу», – говорит Михал. «Уж постарайся, да гляди, пополам не сломайся», – Тайг ему. «Ах вот, значит, как?» – спрашивает Михал. «Да уж так, – отвечает Тайг, – вот посмотрим сейчас, что тебе по силам». Вынул Михал из кармана черную книжечку, а кромки у листов-то в ней красные, и принялся ее читать. Какое-то время спустя перестал и смотрит на Тайга. «Одно только опасно во всем этом деле, Тайг, – говорит он. – Если, покуда ты будешь козлом, ветер переменится, расколдовать тебя обратно я уже не смогу». – «Ах ты, вор из-под черной виселицы! Да что же ты мне этого раньше не сказал?» – «Вот я тебе сейчас и говорю, а ты можешь только велеть мне вовремя остановиться». – «Так остановись тогда! – вопит Тайг. – Я, конечно, ни в жизнь не поверю, что тебе под силу такое сделать, но ты уж шути свои шутки над кем-нибудь еще». – «А спорим, – сказал Михал, – что твоя метла прогонит тебя прочь за дверь, если я ей прикажу?» Глянул Тайг на метлу. Та стояла у двери. Отличная, новая, тяжелая была метла. Вся компания засмеялась при этих словах. «Да и сам ты меня не выставишь, – говорит Тайг, – и трудно поверить, что заставишь метлу сделать такое, чего сам не сумеешь». – «Сам я тебя не выставлю, – соглашается Михал. – А будь у тебя хорошая палка, не найдется здесь и четверых, чтобы тебя выгнать (Тайг славился своею силой с тех пор, как побил семерых, что шли за ним с Мельничной улицы, желая убить); но побьюсь с тобой сейчас же об заклад, что эта вот метла выгонит тебя вон». Тайг взял свою палку, а Михал заговорил с метлой. Встал Тайг на середине дома. А метла поднялась и нацелилась хватить его промеж глаз. Хороша была палка, да и руки крепкие. И правда – Тайг защищал, как мог, и голову, и лицо, только била метла его по ногам, била по голеням, била по коленям и била по ляжкам, и по ребрам, и по спине так, что скоро он уж и не знал, куда ему деваться. И вот уж завопил Тайг, чтоб ему скорей отворили дверь, и, правду вам сказать, долгим показалось ему время, пока он наконец не оказался на улице.

ШИЛА: Видно, ручка у этой метлы оказалась для него слишком крепкой.

КАТЬ: Вот ведь странное дело! Пожалуй, разгляди Тайг того, чья рука держала метлу, тот бы так легко не отделался. И потом, ну посмотри, Гобнать. Как же деньги Шенны могут превратиться в кусочки шифера, если их не из кусочков шифера сделали?

ГОБНАТЬ: А откуда ты знаешь, Кать, из чего их сделал Рогатый? Уж конечно, всему свету известно, что получил он их нечестно и незаконно.

ПЕГЬ: Как бы ни получил он деньги, ни в какие кусочки шифера они не превратились. А если и превратились, то в кармане у Шенны не остались. Карманы его были пусты, когда он брал кожу у Диармада Седого. Взял он кожу, и воск, и дратву, отправился домой, и – ей-ей – гордиться ему было нечем.

Когда Шенна пришел домой, усталый, измученный, с тяжестью на сердце, и увидел стул, и мешок муки, и яблоню, и вспомнил те три прекрасные желания, что сам загубил, объяли его горечь и разочарование, и разум его так растревожился, что не мог уже сапожник отведать ни горсточки муки, ни яблочка. Бросился на стул, поскольку устал, и вскоре забылся сном.

Бедняга провел всю ночь не вставая. Когда он открыл глаза, день едва занялся. Утренний холод пробрал его почти до костей. Шенна вспомнил про кошель, про Черного Человека и про все приключения минувшего дня. Привел себя в порядок – и вдруг почувствовал тяжесть в кармане жилета. Шенна сунул руку внутрь… А там, представьте, самый что ни есть кошель!