Пядар О'Лери - Шенна

– Не волнуйся об этом, дорогая, уже распустили слух, что Шенна сам пошел к тебе свататься, что ты отказала ему на том же самом месте и после бедняга сошел с ума.

– Ох, – ответила Майре. – Быстро же они такое придумали. А что сказал Шенна на эти выдумки?

– Ни слова не сорвалось с его губ, – ответила Шивон. – И уж точно тебе говорю, вряд ли кто-нибудь задал ему хоть один вопрос, а если кто задаст, то такому он посмотрит в глаза, и пусть мне отрежут ухо, если следом зададут ему второй вопрос.

– Это самый необычный человек из всех, кого я знаю, – сказала Майре. – Много времени прошло, прежде чем я смогла понять, плохой он человек или хороший. В первый раз, когда увидала этот его взгляд, подумала, будто сам нечистый – стань между ним и нами Крестная Сила! – вселился в его сердце, так что лучше не встречать мне его на пути и не говорить ему ни слова. Но однажды вечером я шла домой из города, и, когда добралась до большой дороги, напала на меня слабость, и села я на камень у ограды. Сморил меня сон, а когда я проснулась, немощь прошла, но кругом была уже глухая ночь. Я вскочила и отправилась домой, и скажу тебе, что в ногах уж вовсе силы не было. Ночь стояла безлунная, с яркими звездами. И когда оставалось всего двадцать ярдов до перекрестка, повстречался мне у Булыжной дороги не кто иной, как Лунный Шон, вор и разбойник.

ШИЛА: А кто это такой, Пегь?

ПЕГЬ: Это злой дух, что нередко показывался в наших местах и убивал людей.

– Как увидала я его, – сказала Майре, – то сразу подумала, что мне конец. И тут я услышала, что идет за мною какой-то человек. Оглянулась через плечо – а это Шенна. Глаза пылают, а в руке у него нож с черной рукоятью. Прошел он мимо меня и двинулся прямо на призрака. Тут увидала я вспышку пламени, а сразу после – Шенну на том же месте, только он был один.

«Вот, Майре, – молвил Шенна. – Повезло тебе сегодня выбраться из беды. Приметил я, как ты идешь мимо, и удивился: что это заставило тебя бродить так поздно. Подался за тобою, потому как опасался этого места. А теперь пойдем, я отведу тебя домой».

У меня не было сил говорить, и я едва могла идти. Шенна не расставался со мной, покуда не привел к дверям моего отца. С того дня и до сегодняшнего ни один человек, ни молодой, ни старый, не слыхал от него ни слова об этом происшествии. Наутро, как говорят, нашли на перекрестке кучку студня размером с мой кулак, а в нее воткнут нож с черной рукоятью. И с тех пор не скажу, чтоб кто-нибудь встречал Лунного Шона в этих местах. Я подумала: на великое дело отважился Шенна, подвергая свою жизнь опасности ради меня. И почувствовала к нему большое уважение. Конечно, Шивон, и передать не могу, что было у меня на уме с этой ночи и до того самого дня, когда он пришел ко мне рассказать, будто есть у него перед Богом такое обязательство, чтобы не жениться. Я тогда рассудила, что, видно, этот обет и даровал ему победу над призраком. Наслышана я, будто люди, которые обещали себя Господу, способны побеждать нечистый дух. И как сказал он мне, что дал обет перед Богом вовек не жениться, то и я дала Богу такой же обет. И вот что, Шивон: едва я это пообещала, все, что только было плохого, тотчас же оставило мой разум. Ты сама видела, какой я была в тот день, когда попросила тебя кое-что для меня сделать. Вспоминаю сейчас об этом и думаю, что тогда была вроде как не в себе. Что бы там со мною ни стряслось, сейчас все это прошло без следа, слава Господу Всемогущему за это!

– Аминь, о Господь! – отвечала Шивон.

ШИЛА: А скажи-ка, Пегь, разве «Лунный Шон» – не смешное имя для призрака? Это потому, что он не виден, кроме как при лунном свете?

ПЕГЬ: Безлунная звездная ночь была, когда Майре Махонькая его увидала.

ШИЛА: Вот именно. А раз так, то зачем же его называть «Лунный Шон», если он появлялся даже тогда, когда луны вовсе не было?

ПЕГЬ: Сперва он был смертный человек, вор и разбойник. Тогда он как раз и выходил грабить по ночам при лунном свете. Звали его Шон, а прозвище ему дали «Лунный» за его грабежи. Он подкарауливал на Булыжной дороге людей – из тех, что шли по ней в поздний час. Наконец темной ночью на этой дороге он убил человека, а чуть погодя – еще одного. После родичи тех людей пришли и спрятались у дороги, а когда стемнело, кто-то из них вышел и притворился, что пьян. Шон тоже наблюдал. И когда увидел пьяного – как ему показалось, – выскочил на дорогу и напал на него. Тогда уж выпрыгнули и все остальные.

Так Лунного Шона и убили. А с тех пор часто встречали его дух на Булыжной дороге, и прозвание за тем призраком увязалось – Лунный Шон.

ШИЛА: Ну надо же, Пегь, здорово повела себя Майре Махонькая, нечего сказать!

ПЕГЬ: А что же она такого натворила, Шила?

ШИЛА: Обещала Шенне, что сохранит его тайну, – и не сохранила. Она выдала ее Шивон, а ведь у нее не было права раскрывать секрет никому. Она должна была хранить эту тайну так же, как священник хранит тайну того, что услышал на исповеди.

ПЕГЬ: Я думаю, Шила, что именно для блага Шенны она выложила этот секрет Шивон – чтобы у той было к нему больше уважения.

ШИЛА: Ну да, как же! Вовсе не для этого, а для своего собственного блага. Когда ум у нее прояснился, ей сразу стало стыдно, что она послала Шивон к Шенне просить того на ней жениться. Потому ей непременно надо было выложить все это Шивон, чтобы та ее ни в чем не винила.

ПЕГЬ: Что ж, Шила, если она поступила так ради этого, то и сам Шенна ее не упрекнул бы.

ШИЛА: Он сказал ей это по секрету, а что пользы от секрета, если его не хранят? Ей бы лучше оставить всё как есть и не говорить об этом ни единой живой душе. Шенна ни в чем бы ее не упрекнул, да? Вот уж замечательно! Так тайны не хранят. Скажу тебе, Пегь, не думала я, что она проболтается – даже Шивон.

ПЕГЬ: Повезло ей, Шила, что тебя там не было, когда она Шивон все выложила.

ШИЛА: И не говори! Обещаю тебе, уж я бы сказала ей кое-что, чего не сказала Шивон. «Не бойся, Шенна, – сказала она. – Я сохраню твою тайну». Сохранила же она ее, хорошенькое же дело! Разболтала, чуть только рот открыла при Шивон. Поступи так какая другая девушка, кроме Майре Махонькой, я бы и вполовину так не удивилась, но уж она-то, я думала, не выдаст тайны, даже если ее лошадьми рвать станут.

НОРА: Вот честное слово, Шила, много таких, кто не выдал бы тайну, если б его стали рвать лошадьми, – и притом мог разболтать ее, если его вовсе никто не спрашивал.

ШИЛА: Пусть так, но все они не такие, как Майре Махонькая.

КАТЬ: Послушай, Шила, коль уж она раскрыла Шивон такую большую тайну, что мешало ей рассказать следом еще одну?

ШИЛА: Та тайна была ее собственная. Она могла делать все, что захочет, со своим секретом, но не с секретом другого человека.

ПЕГЬ: Ты права, Шила. Но пойми вот что: хороший секрет и дурной секрет – не одно и то же. Тот секрет, что причинял вред самому Шенне, он вовсе никому не раскрыл. Ту тайну, что он поверил Майре Махонькой, она не обещалась хранить, зная, что этот секрет принесет Шенне больше пользы, чем вреда, если она расскажет его Шивон, – в особенности раз уж Шивон знала ее, Майре, собственную тайну.