Пядар О'Лери - Шенна

НОРА: А как же хвост? Если ее уколоть раз-другой тем когтем, думаю, вот бы уж она заорала!

ГОБНАТЬ: Вот те крест, Нора, скоро ты меня перещеголяешь. Я-то совсем позабыла про коготь. Думала, она плеснет ему горячей водой прямо промеж глаз.

НОРА: Ух! А что б ему бояться горячей воды, раз он явился из такого теплого места?

КАТЬ: Вот она тебя и обставила, Гобнать.

ГОБНАТЬ: Уж точно, больше ничего не скажу.

ШИЛА: Это хорошо, а то я бы скоро опять испугалась. Как жалко, что бедному Шенне еще столько всего предстоит.

ГОБНАТЬ: Почем тебе знать, Шила, что в точности ему предстоит?

ШИЛА: Как же так, Гобнать?

ГОБНАТЬ: Откуда ты знаешь, что он вообще вернулся?

ШИЛА: Ну как же, он ведь заключил сделку?

ГОБНАТЬ: Должно быть, как недавно и сказала Кать, он уж так перепугался, когда его заставили зареветь, что решил не возвращаться и не требовать соблюдения сделки, – из страха, что его опять реветь заставят?

ШИЛА: Да слушайте лучше! Он вернулся, Пегь?

ПЕГЬ: Погоди немного, Шила, милушка, и услышишь все в точности так, как и случилось.

ПЕГЬ: Как я уже недавно сказала, когда Сайв, дочь Диармада Седого, поняла, что сватовство Майре Махонькой расстроилось, она всем и каждому наболтала, что именно она его расстроила – и расстроила как раз по той причине, что Шенна обещал жениться именно на Сайв.

С ней никто не спорил. Были такие, кто ей поверил, а были такие, что и нет. Но поверил ей кто или нет, страху никакого, что хоть кто-нибудь взялся бы с нею что-то обсуждать. Сайв вечно бахвалилась, что уж она-то поважнее всяких выскочек вроде Девы с Крепкого Холма или Норы с Плотинки. А что до Майре Махонькой, то Сайв была уверена: Майре слишком себя уважает, чтобы говорить, будто выйдет замуж за мужчину, который обещан другой.

ШИЛА: Ух, вот ведь злодейка!

ПЕГЬ: И вот же как вышло, Шила. Сайв стала рассказывать эту выдумку так часто, что – при том, что ей никто не возражал, – надо полагать, она и сама в конце концов в нее поверила.

ШИЛА: Да как же она могла поверить, что Шенна обещал на ней жениться, если он никогда ей такого не говорил?

ПЕГЬ: Ничего удивительного, Шила, – уж как легко и просто мы порою верим в то, что нам нравится, особенно если так упрямы, что никто не рискнет дать нам совет ради нашего же блага, а если б и дали, мы б его не приняли.

ГОБНАТЬ: То же самое случилось с Коном, сыном Шона Младшего. Возвращался он как-то вечером домой из города, да задержался где-то выпить, пока не прошла едва ли не вся ночь. И вот собрался Кон домой, да испугался, что мать станет бранить его, что вынудил ее всю ночь сидеть у очага, его поджидаючи. И вот он не придумал ничего лучше, чем притвориться, будто увидел на широкой дороге призрака. Мать ему поверила, потому как слава у этого места была веселая. И стоило любому соседу прийти в гости, еще долгое время после она заставляла Кона рассказывать эту байку. И вот чем дело кончилось: Кон стал так бояться призрака, что больше никогда не выходил в ночную пору на Широкую дорогу, чего бы ему за это ни обещали.

ПЕГЬ: Верила в это сама Сайв или не верила, только многие соседи ей поверили сразу, а чуть погодя поверили все. Видно, посчитали, что раз между Диармадом и Шенной было столько уговоров насчет кожи, то, вероятно, имелось там и еще какое-то обещание. Так или иначе, они решили для себя, что свадьба Майре Махонькой расстроилась из-за Сайв. А потом, когда соседям приходило на ум то памятное посещение Диармадом дома Шенны, все понимали, что, возможно, Диармад не так и заблуждался, как люди сперва думали. «А, – говорили соседи, – и призрак, и пука – всяк свое дело знает».

У Микиля и его матери от всего этого было тяжко на сердце. Само собою, Шивон знала, что Сайв и расстроенное сватовство никак друг с дружкой не связаны. А вот Микиль не знал. И если у Шивон было смутно на сердце из-за того, что те двое расстались навсегда, тягость, хандра и бешенство гнели Микиля из-за того, что злой рок заставил Шенну обещать жениться на Сайв.

ШИЛА: Но ведь он не обещал, Пегь.

ПЕГЬ: А Микиль думал, что обещал.

ШИЛА: Уж я-то в нем никогда не сомневалась. Немудрено, что он не сумел хоть разок не помыслить глупость.

ПЕГЬ: По милости Сайв эта выдумка оказалась у всех на устах. Она облетела всю округу. Кроме самого Шенны, Майре Махонькой и Шивон, не осталось ни единого живого существа, кто не знал бы этой байки именно так, как ее излагала Сайв. Даже сам Шон Левша вбил себе в голову, будто Шенна дал обещание жениться на Сайв и что, держа в уме это обещание, прогуливался с ним в поле напротив дома Шенны, когда Шон уговаривал его жениться на Майре, а Шенна признавал свою любовь к ней, придумывая в то же время отговорки, чтобы отменить сватовство.

ШИЛА: А разве об этом они говорили? Как же это стало известно, Пегь?

ПЕГЬ: А ничего и не было известно, покуда Сайв не распустила слухи по всей округе, а Шон Левша их не услышал. Вот тогда он хлопнул ладонью по колену и сказал сам себе:

– О, вот теперь я понимаю, – сказал Шон, – что было на уме у Шенны в тот день. Удивительное дело, – добавил он, – почему Шенна не рассказал мне прямо и открыто, что именно у него на уме? Тогда не пришлось бы мне уговаривать его жениться на одной женщине, в то время как сам он пообещал жениться на другой. Подумать только, – сказал он. – Интересно, что за тяжкий жребий ему выпал, коли дал он такое обещание подобной женщине?

Когда Шон и священник встретились, они обсудили этот вопрос промеж собой – к обоюдному удовлетворению. До того ни один из них не мог уразуметь, где у всего рассказа нос, а где хвост, но когда до них дошли сплетни Сайв, они все поняли и успокоились.

ШИЛА: Это они так думали, что поняли.

ПЕГЬ: Вот уж точно. И полагали они, что теперь прекрасно знают, что тут к чему, раз слышали про обещание; и обоим было очень грустно и жалко Шенну – из-за несчастий, что на него свалились, и из-за того, как ловко Сайв навлекла на него беды.

– Ни за что на белом свете не пойму, – сказал священник, – какое такое затмение на него нашло – дать такое обещание подобной женщине.

– Сдается мне, – сказал Шон, – что он дал его, когда сам бедствовал. Он часто брал кожу в долг у Диармада, и, верно, бедняге подумалось, что если он женится на Сайв – по крайней мере, получит сухой теплый очаг да прочие удобства, какие могли бы быть, а ему их не хватало.

– Пожалуй, – сказал священник, – в ту пору можно было не опасаться, что она выйдет за него замуж. Но все равно она без раздумий приняла бы от него такое предложение. Подобные люди не знают границ, стоит им только начать хитрить, преступать заповеди и сеять ложь.

– Заявляю тебе, святой отец, – промолвил Шон Левша, – что, надо думать, ты прав. И все же во всем этом деле по-прежнему много чего невозможно понять. В тот день, когда Шенна пришел к моему дому, он сказал, что желал бы перемолвиться парой слов с Майре. Мне показалось, что он едва и через порог-то переступил. Если даже с ней и разговаривал, вряд ли сказал больше пары слов. Вылетел оттуда птицею. И что бы он ей ни сказал, никогда я не видел ни у одной крещеной души такой перемены в облике, как у нее. К ней вернулись и охота к еде, и блеск в глазах, а бледность и уныние исчезли. Вскоре голос ее был так же звучен, а смех так же звонок, какими я слышал их в пору молодости ее матери. Если он сказал ей только, что дал обещание Сайв, вряд ли можно подумать, что это развеяло печаль в ее сердце, как оно на деле и получилось. Я предположил бы скорее, что от таких слов она бы вовсе погрузилась в пучину душевного недуга.